Эрик Ластбадер - Отмели Ночи Страница 44

— И сражался с зелеными. Глупее трудно и придумать.

— Я был вынужден, — вздохнул он.

— Тебе пришлось убить одного?

— Не одного. Больше.

Она тихо вскрикнула.

Луна скрылась за облаками, и снова пришлось зажечь лампу. Они помолчали, вслушиваясь в тихий плеск волн.

— Теперь они придут за тобой.

— Я не боюсь.

Она водила ладонью по его груди.

— Я не хочу, чтобы ты погиб.

— Тогда я останусь в живых, — со смехом ответил он.

— Зеленых так просто не одолеешь...

— А я и не собирался. Что было, того не вернешь. Сам я лезть на рожон не стану. Но я — воин, и, если зеленые придут за мной, я уничтожу их.

Она смотрела на него непроницаемым взглядом. Ему послышался печальный крик морской птицы.

— Да, — сказала она, помолчав, — я верю, что ты это сделаешь.

И тут же добавила:

— Я даже не представляю, кому еще я могла бы такое сказать.

— Это комплимент?

Она рассмеялась звонким, рассыпчатым смехом. Он нащупал в темноте ее руку, и их пальцы сплелись. Она царапнула его ногтем по ладони.

— Зачем тебе нужно в Совет?

Он рассказал ей все.

— Неужели ты веришь во все эти сказки?

— Верю, Кири.

— Но Годайго...

— Риккагина не было в Тенчо сегодня утром.

Она повернула голову, чтобы лучше его видеть.

— Какая связь между смертью Са и россказнями о каких-то нелюдях, что сражаются с нашими воинами на севере? Мои люди уже разделались с убийцами.

— С убийцами? — тут же переспросил Ронин. — И кто же они?

— Как кто?! Те, кто были с ней последними, это же очевидно. Вот только...

— Кири, ее убили не люди.

Он вдруг почувствовал, что она вся дрожит. Кожа у нее на руках покрылась мурашками. Может быть, из-за того, что усилился ветер и стало заметно прохладнее.

— Откуда ты знаешь?

— Потому что мне доводилось сражаться с тварью, которая убила ее. Эта тварь убила одного моего друга — точно так же, как и Са.

Она отстранилась от него.

— Я не могу в это поверить. Не могу я поверить и в то, что война, начавшаяся задолго до моего рождения, стала теперь другой.

— И все же я очень тебя прошу: помоги мне встретиться с Советом. Без твоей поддержки я вряд ли туда попаду.

— А почему ты решил, что Совет сможет тебе помочь?

— Это не я решил. Мне подсказал Туолин.

По лицу Кири пробежала тень. Она пожала плечами.

— Не представляю, зачем он это сделал. От Совета тебе никакой пользы не...

Ронин схватил ее за плечи.

— Кири, я должен с ними увидеться!

— Других возможностей нет?

— Никаких.

Она растрепала его волосы.

— Хорошо, мой воин. Завтра ты будешь в палатах Совета.

Он прижал ее к себе и крепко поцеловал, чувствуя, как тает в его объятиях ее гибкое, извивающееся тело. Ее распущенные волосы разметались на ветру. Лампа зашипела и погасла.

Она что-то достала из-под подушки и подняла руку, казавшуюся в полутьме изящной колонной, длинной, белой и стройной. Ее лиловые ногти смотрелись сейчас почти черными, точно запекшаяся кровь. Между большим и указательным пальцами она держала какой-то маленький черный предмет, а между указательным и средним — еще один, точно такой же. Приложив большой и указательный пальцы к губам, она вдохнула, потом протянула руку к Ронину, и с ее губ сорвался манящий зов — таинственный крик морской птицы, одиноко парящей над перекатывающимися волнами. Ее пальцы, прохладные на ощупь, у него на губах.

— Съешь это.

Когда он открыл рот, она спросила:

— Ты веришь мне?

Он промолчал. Что бы он ни ответил, это уже не имело значения.

Тепло, охватившее тело. Трение, точно гладишь атласной перчаткой слоновую кость.

Ее губы, влажные и блестящие, выпевали таинственную молитву, в которой слились звук, движение и форма. Слова оставались призрачной идеей, не имеющей очертаний и не остающейся в памяти, заброшенной в отдаленной пещере яркого света и звериных запахов.

Ветер стих, и воздух сделался неподвижным. Ночная тьма окутала их черным бархатным покрывалом. Атмосфера застыла между тихими вздохами. Ронин лежал, прислушиваясь к плеску волн, мощному и отчетливому, как громовые раскаты, накатывающему на его барабанные перепонки в такт с содроганиями его тела.

И тело его изменилось, наполнившись дивным теплом, экстазом вожделения, растекающимся от ступней по ногам, по промежности, от живота к голове, и в это мгновение сила движущегося над ним тела Кири стала изысканным физическим ощущением. Картины, звуки, прикосновения, вкус и образы на подмостках его рассудка сливались в единое целое, в то время как он воспринимал их раздельно, смакуя каждое впечатление. Время растягивалось перед ним, как бесконечное и сиюминутное общение с новым жизнерадостным другом.

Тоннель.

Он бороздил вздымающиеся моря, стоя на носу могучего корабля, а рядом с ним были воины, готовые к отмщению. Во рту — привкус чего-то сладкого и горячего. Он забрался на высокую изогнутую шею дракона, в виде которого был вырезан нос корабля, воздел над собой длинный меч, что-то крича среди ветра. Он сам был кораблем. Он чувствовал, как тяжелые воды омывают его борта, как нос рассекает волну, бросая дрожащую пену в прозрачный воздух и оставляя за кормой белую водяную пыль. Он был человеком и кораблем. Он был чем-то большим, чем просто корабль и человек.

Он погружался в море, желтое и вздымающееся волнами. Он чувствовал, как ноги его обвивают скользкие чешуйчатые кольца. Он потянулся вниз и с торжеством победителя поднял голову, невыразимо изысканную, с фиолетовыми глазами — глазами Кири, — темными, как морские пучины, с серебристыми искорками в глубине, подобными косяку летучих рыб, с мягкими волосами-водорослями и снежно-белым лицом. Под ним извивались могучие кольца. Верхом на Ламии он уплывал от желтых отмелей шаангсейского моря в невообразимую даль, мимо покрытых соленой пеной рифов, кишащих странной и непонятной жизнью, все дальше и дальше, к великому западному течению, на глубину.

Именно тогда и возник леденящий страх, ощущение присутствия чего-то ужасного, непостижимого. Он взмыл ввысь, словно животное, подхваченное смерчем. Теперь он знал имя этого существа. Из недр его души, пульсирующей раскаленным добела камнем и остающейся неподвижной среди бушующего потока, вызванного странным снадобьем, которое он проглотил, донесся звук: Дольмен. Все его существо раскрылось и настроилось на грядущую встречу. Он уже чувствовал приближение Дольмена. И это было как опустошение. Как уход в небытие. Подобно могучему сверхчеловеку, обозревающему вселенную, он видел обугленные осколки мира, обожженные и безжизненные, разбросанные по просторам космоса огненным вихрем неизмеримой силы. Страх сдавил его сердце черными когтями. Он почувствовал, как сжимается его грудь, пока последние остатки воздуха выходили из его опаленных легких. Он сопротивлялся пришествию темной мощи, ощущая собственное бессилие. Он слышал слово, смысла которого не мог постичь. «Тебя! — ревел Дольмен, сотрясая вселенную. — Тебя! Тебя!»