Высокое Искусство (СИ) - Николаев Игорь Игоревич Страница 45

— Фокус простой — не терять монетку из виду, ни на мгновение! Это для глаз не опасно, однако будет неприятно. В самый раз, чтобы учиться держать взгляд, несмотря ни на что. Когда сможешь повторять без всяких заминок, надо брать воду холоднее и холоднее. Великие мастера упражнялись с бочкой, где плавали ледышки, но для тебя это лишнее.

— Но… — осмелилась возразить Елена. — Я же так…

Снова мешал языковой и понятийный барьер, как быстро и доступно объяснить полусумасшедшему фехтмейстеру, что переламывать защитный инстинкт не к добру? И Такеши Китано так едва не ослеп на съемках «Затойчи», слишком войдя в роль слепца. А еще ученица почувствовала приступ ужаса, осознав, что осознает смысл, но забывает слова. «Инстинкт», «съемки» — она понимала, что это значит, но чтобы вспомнить родную речь, требовалось напрячь память. А японский актер вообще колыхался в памяти как фотография, полустертый образ.

— Но так и ослепнуть можно! — воскликнула она, наконец. Впрочем, наставник отлично понял.

— Нельзя обрести умение без жертв, — пожал плечами Фигуэредо. — Это старая мудрость, за любое знание ты платишь временем, деньгами, потом и кровью. Их нельзя перетасовать и заменить. Тебе нужно оружие и знание, за него придется отдать деньги. Любой навык становится родным только после тысяч повторений, и это время. Усталость будет грызть твои члены, превращать кости в воду, это пот. И наконец, ты никогда не станешь воином если не знаешь, как болят кровоподтеки после боя, когда уходит кураж. Если у тебя не трещали зубы под чужими кулаками и не вышибало дух из груди от удара о землю. Это кровь.

Фигуэредо прищурился, глянул на тусклую лампу так, словно она сияла подобно полуденному солнцу.

— А еще к мастерству всегда прилагается товар, который тебе не нужен, но брать его придется. Кровная месть за тех, кого ты убил, внимание сильных мира сего, которые хотят, чтобы ты испачкал руки вместо них. Зависть и злоба менее удачливых бойцов.

Чертежник резко вскинул руку так, что палка остановилась буквально в паре сантиметров от кончика носа Елены.

— Вот о чем я говорю, — негромко сказал фехтмейстер, когда ученица отшатнулась, на мгновение закрыв глаза. — Мне все равно, будешь ты смотреть на монету или нет. Ты хочешь стать воином, не я. Ты решила, что путь убийцы — твой путь. Только тебе решать, готова ли ты купить еще один полезный навык, что спасет однажды твою жизнь. И готова ли заплатить полную цену.

Чертежник опустил палку и отвернулся со словами:

— Урок закончен.

— А ты? — спросила женщина в спину наставника.

— Что? — недоуменно спросил Чертежник, вскинув голову, однако не оборачиваясь.

— А ты заплатил свою цену за ненужный товар? — вымолвила ученица, поражаясь собственной дерзости.

Чертежник помолчал, вращая в пальцах орудие наставничества, все это крайне зловеще напомнило Елене «науку боли», что преподал ей мастер. Женщина крепче взяла деревянный меч и машинально приняла нужное положение.

— Да, сполна, — неожиданно ответил фехтмейстер.

Фигуэредо прошел вдоль стены, взял тряпку и несколькими движениями стер меловой рисунок.

— У меня было много учеников, но среди них выделялся один. Редкостный случай, когда Пантократор одаряет дитя в равной мере силой, умом, гибкостью. И желанием учиться. Драгоценный камень, который нужно лишь огранить, чтобы он засверкал, как величайшее искушение Темного Ювелира.

Чертежник положил палку, растер основание кистей, будто хотел разогнать застывшую кровь по жилам.

— Он был прекрасным бойцом, и слава его затмевала лучших из лучших, даже Чуму и Жнеца, а они были величайшими бретерами, каждый в своем поколении. Благо в то время Венсан работал все реже и стал тяготиться убийствами. А Раньян вообще покинул Город.

Чертежник стоял вполоборота к Елене, и на лицо его падал желтый блик лампы. Впервые за много месяцев Фигуэредо показался… более человечным, наверное. Как будто давние воспоминания чуть всколыхнули мрачное человеконенавистничество, сковавшее душу старого мастера.

— Свет величия отражался и на меня, ведь я сделал его непобедимым. Рыцари, бретеры, убийцы, аристократы… они считали за честь платить мне золотом лишь за то, что великий Фигуэредо посмотрит на них и даст совет. А уж мое наставничество…

Чертежник с горечью усмехнулся.

— Я забыл, что значит «дорого», потому что кошельки сильных мира сего были бездонны, и даже приматоры считали за честь взять у меня пару уроков. И я не заметил, что мой лучший ученик отравлен завистью. Слава — это острый шпиль, на нем трудно уместиться нескольким. Для всех мой ученик был первым клинком Города, но также все знали, что я сделал его таковым. Наши имена стояли бок-о-бок, а он хотел быть первым. И единственным. Поэтому однажды он пришел ко мне с обнаженной саблей…

— А потом? — тихо спросила Елена.

— А потом не было ничего хорошего, — отрезал Чертежник, сразу замыкаясь в броне злобного недовольства. — Убирайся прочь, бестолковое и бесполезное создание. Хватит с тебя историй о великих людях. Не в коня корм.

Елена ушла, точнее ушаталась на прямых ногах в угол, где за ширмой из тростниковых листьев на узкой лавке были сложены ее вещи. Перелом, вроде бесповоротно и хорошо заживший, снова отдавался в связках тупой болью. Может потому она застряла в обучении, что учится работать двумя руками сразу? А может…

В голове было пусто и тупо, Елена махнула на догадки, просто молча переодевалась в сухое, прикидывая, успеет ли закинуть тренировочную «униформу» прачкам. Похоже, у Чертежника было напрочь отшиблено обоняние, но упражняться в просоленной, колом стоящей рубахе будет противно самой. Кое-где небеленое полотно чуть побурело, напоминая о том, что палка наставника оставляла не только синяки, но и вполне кровавые ссадины.

Фигуэредо закашлялся, неприятно, болезненно, мокро. Затем долго пытался отдышаться. Елена переоделась, натянула ботинки, в довершение «удачного» дня рассадив палец об один из деревянных гвоздиков в подошве.

— Перчатку возьми, — сказал он, когда Елена повесила на плечо сумку. — И меч.

— Что?

— Дура, возьми бойцовую перчатку, — зло повторил Чертежник. — И меч. Он в прихожей, у двери. Ошивался тут один дурак, тебе прямо в пару. Хотел на бой вызвать, дескать, баба с клинком это херня какая-то и поношение традиций. Завтра обещал вернуться.

Вот и пришел тот день. Елена знала, что когда-нибудь это должно случиться. Бретеры регулярно бились друг с другом не за деньги, а для славы и по принципу «если я десятый и победил первого, значит сильнее остальных восьми, и теперь все об этом узнают!». Обильно дрались и ученики, то сами за себя, из куража, то ради чести школы и наставника. Елену чаша сия обходила стороной долго, слишком долго. Отчасти потому, что женщину с оружием всерьез не воспринимали, полагая оскорбительным скрещивать с ней мечи. Отчасти из-за того, что Фигуэредо некогда был знаменит, но то время давно минуло, а для нынешних бретеров Чертежник был всего лишь выжившим из ума стариком, который чему-то там учил каланчу в мужских штанах за неимением нормальных учеников. Ее просто не замечали, не видя ни чести, ни развлечения в поединке. И вот, похоже, кто-то заметил. Наверняка молодой и наглый, кому и такая добыча сгодится.

Женщина постояла немного, чувствуя, как отчаяние поднимается в душе, словно дрянная накипь. Хотелось задать мастеру много вопросов, например, какого же черта он ее утомлял долгой тренировкой вместо того, чтобы дать передохнуть перед боем? Или…

Нет, все бесполезно. Это Чертежник. Как честно предупредил ее Шарлей-Монгайяр — скверный, неприятный человек, грубый и высокомерный. Он ненавидит людей и хочет, чтобы те знали об этом.

Что толку взывать к совести человека, который ее лишен? Чертежник есть Чертежник. И если он говорит, что кто-то может вызывать на бой, следовательно, так и будет. Причем, скорее всего наставник сам бойца и нанял или подговорил. Такое практиковалось фехтмейстерами, которые хотели проверить ученика или просто избавиться от него.