Брендон Сандерсон - Город богов Страница 45

С ростом популярности Шу-Дерет ходившие на первые проповеди почувствуют свою важность. Они смогут похваляться перед соседями, что давно открыли для себя тайны Дерети, и, чтобы придать веса своему хвастовству, им придется посещать часовню снова и снова. Собственная гордыня, укрепленная наставлениями Хратена, заставит их подавить сомнения, и вскоре они посвятят себя служению одному из артетов.

В ближайшем времени придется избрать главу церкви в Каи. Он откладывал решение до последнего, желая увидеть оставленных при часовне жрецов за работой. Но время истекало, и вскоре местных прихожан станет слишком много, чтобы он смог управляться с ними лично, особенно учитывая предстоящие джьерну задачи.

Люди у входа начали покидать часовню, но внезапный звук остановил их. Хратен удивленно оглянулся на возвышение. Обычно его речь означала конец проповеди, но сегодня Дилаф решил иначе.

Коротышка-жрец взобрался на помост и выкрикивал с яростной злобой проклятия Элантрису. За несколько секунд люди расселись обратно по местам, и толпа замерла. Прихожане видели, как Дилаф повсюду следует за Хратеном, и знали, что он артет часовни, но прежде арелонский жрец держался в тени. Сейчас же не заметить его было невозможно.

Дилаф отбросил все правила произнесения проповеди. Он не играл голосом, не заглядывал слушателям в глаза. Он не стоял, вытянувшись струной, нависая над прихожанами. Наоборот, он передвигался безумными скачками по возвышению и энергично размахивал руками. С него градом катился пот.

И люди слушали как завороженные. Толпа, не отрываясь, следила за одержимым артетом и впитывала каждое слово. Речь Дилафа вертелась вокруг единственной темы — ненависти к Элантрису. Хратен чувствовал, как атмосфера в часовне накаляется, ярость исходящего криками жреца передается слушателям, нарастая лавиной. Вскоре все присутствующие уже прониклись отвращением к элантрийцам и громкими воплями одобряли срывающиеся с его губ проклятия.

Джьерн наблюдал за толпой с тревогой и, как пришлось признать в глубине души, завистью. В отличие от верховного жреца Дилаф не прошел обучения в лучших школах Востока, но с лихвой наверстывал упущенное своим пылом.

Хратен же всегда славился как человек расчетливый, осторожный и внимательный к мелочам. Шу-Дерет привлекала его разумным порядком и методичностью. Его никогда не одолевали сомнения в вере — церковь, настолько хорошо организованная, не могла ошибаться.

Но несмотря на верность Дерети, он никогда не испытывал жара, с которым проповедовал Дилаф. Верховный жрец прошел по жизни, не нажив ни горькой ненависти, от которой из глаз лились слезы, ни великой любви, ради которой стоило потерять все. Он всегда считал себя образцовым последователем Джаддета, считал, что для служения богу здравый ум нужнее, чем безудержный фанатизм. Но сейчас джьерн засомневался. Дилаф зачаровал слушателей так, как ему не приходилось и надеяться. Ненависть артета к элантрийцам вытекала не из стройных логических построений; она не имела объяснений, но прихожан это не смущало. Хратен мог годами толковать о преимуществах Шу-Дерет, но так и не добиться от них подобной реакции. Он сморщил лоб, пытаясь убедить себя, что магия речей Дилафа долго не протянет, что разгоревшиеся страсти вскоре погаснут под грузом повседневной жизни, но в глубине души жрец понимал, что завидует. В чем он ошибся, если за тридцать лет служения Джаддету ни разу не пережил подобного момента?

В конце концов артет замолк. В зале воцарилась гробовая тишина, которую вскоре прервал гул голосов. Слушатели восторженно переговаривались, спорили и жестикулировали, покидая часовню. Дилаф, спотыкаясь, спустился с возвышения и рухнул на переднюю скамью.

— Очень хорошо, — раздался голос рядом с Хратеном. Герцог Телри наблюдал за проповедями из личной кабинки в стороне от ряда скамей. — Приберечь выступление коротышки напоследок — отличная задумка, Хратен. Я было заволновался, когда толпа начала скучать, но молодой жрец их развлек.

Джьерн поспешил скрыть раздражение оттого, что Телри обратился к нему по имени, а не титулу; он пресечет подобное неуважение в более подходящее время. Он также удержался от замечания по поводу предполагаемой скуки слушателей во время своей речи.

— Дилаф — выдающийся юноша, — процедил верховный жрец. — У каждого спора есть две стороны: логическая и эмоциональная. Мы ведем нападение с обоих фронтов.

Телри кивнул.

— Итак, милорд, вы обдумали мое предложение?

Герцог замялся, но кивнул снова.

— Очень заманчиво, Хратен, очень. Не думаю, что кто-то из арелонцев сможет отказаться от подобного предложения, тем более я.

— Хорошо. Я напишу во Фьерден. Мы сможем приступить к выполнению соглашения в течение недели.

Родимое пятно Телри в полутьме зала казалось огромным синяком. Герцог кивнул в последний раз, подозвал взмахом многочисленных сопровождающих и покинул часовню, растворившись в вечерних сумерках. Хратен дождался, пока за ним захлопнется дверь, и подошел к Ди-лафу, все еще распростертому на скамье.

— Неожиданное выступление, артет. Тебе следовало обсудить его со мной.

— Я не собирался проповедовать, господин, — начал оправдываться жрец. — Желание говорить посетило меня внезапно. Я старался угодить вам, хроден.

— Несомненно, — недовольно отозвался Хратен.

Телри был прав — вклад Дилафа оказался незаменимым. Как бы верховному жрецу ни хотелось отчитать артета, он не мог. Он выкажет небрежение воле вирна, если не использует любое средство для обращения арелонцев, а Дилаф показал себя весьма полезным средством. Хратену придется дать ему слово и на следующих проповедях. Как так получилось, что арелонский артет снова не оставил ему выбора?

— Ладно, что сделано, то сделано, — сказал с нарочитой небрежностью верховный жрец. — Кажется, им понравилось; возможно, тебе придется снова выступить перед прихожанами. Но помни свое место, артет. Ты — мой одив и не должен ничего предпринимать без разрешения. Ясно?

— Безусловно, господин.

Хратен тихо захлопнул за собой дверь личных покоев. Дилафа при нем не было — он собирался сохранить превосходство над молодым жрецом, а поскольку тому никогда не подняться до значительного положения, незачем артету наблюдать то, на что имели право только джьерны и вирн.

Хратен уселся в кресло и начал подготовку. Только после получасовой медитации он почувствовал, что достаточно собрался с силами. Сделав размеренный вдох, жрец поднялся и подошел к высокому сундуку в углу. Его покрывали сложенные стопкой гобелены, глубокие складки не давали разглядеть вытканных сцен. Хратен благоговейно раздвинул ткань, потянулся к золотой цепочке на шее и висевшему на ней ключу. Им он открыл сундук, в котором оказался небольшой металлический ящик.