Брэнт Йенсен - Вендия 1. Город у священной реки Страница 45

Все это время десятник ждал своего командира, чтобы именно он исполнил его последнюю волю. Газил был страшным гордецом. Он не желал умереть от руки простого солдата.

— Эрлик примет твою душу, — произнес Конан.

Газил вновь чуть ехидно улыбнулся.

Через мгновение клинок киммерийца отыскал в груди его сердце.

Конан подумал, что то была не самая дурная смерть для воина.

— Что здесь случилось? — спросил Масул, который не слышал разговора сотника с Амьеном.

— На нас напали, — ответил один из людей Газила. К Масулу он не повернулся и лука не опустил. — Подстрелили Осана, он ехал последним, схватили его тело и ринулись обратно в лес. Для острастки выпустили еще дюжину стрел. Одна из них и угодила в десятника.

— Вот что, — привлек к себе внимание Конан. — Масул, ты со своим десятком останешься здесь, будешь ждать приезда Шеймасаи. Погрузите труп Газила в экипаж и продолжите путь. А я с людьми десятника отправлюсь в лес. Попытаемся отбить тело Османа. Вряд ли разбойники ожидают от нас такой наглости.

— Но…

— Не спорь!

Конан и сам понимал, что его решение кажется неразумным. Да что там, оно и было неразумным! Но киммериец в тот момент ощущал острую необходимость поквитаться с разбойниками.

— Куда они пошли? — спросил сотник у Амьена.

Туранец указал направление.

— За мной, — велел Конан и первым двинулся в джунгли.

Солдаты подчинились, хоть и с явной неохотой. На дороге они чувствовали себя более уверенно. Одетым в доспехи воинам царя Идиза пробираться меж ветвей и лиан было очень неудобно. Но хуже всех, конечно, было Конану, который шел впереди. Все остальные двигались по его стопам.

Так, выстроившись цепочкой, туранские солдаты под предводительством Конана из Киммерии все дальше и дальше углублялись в джунгли. Примерно через полколокола ходьбы северянин начал осознавать всю бредовость собственной затеи. Кого он надеялся здесь найти?!

Но только он собрался отдать приказ возвращаться, как откуда-то сбоку послышались человеческие голоса. Киммериец жестами приказал солдатам не шуметь и начал медленно продвигаться в сторону этих звуков.

Вскоре деревья начали редеть, и впереди показался небольшой каменный храм. Под напором лет он заметно обветшал. Кладка обваливалась, лианы так плотно увивали уцелевшие стены, что камень едва был виден. Лет через десять или даже раньше это строение должен был окончательно поглотить ненасытный зев джунглей, не оставив о нем даже памяти.

— Амьен, пойдешь со мной, — киммериец вспомнил, что Газил всегда привечал этого солдата больше других. Мнению покойного десятника Конан доверял, в любимчики к нему попадали только исключительные воины. — Остальным – оставаться здесь и смотреть в оба. Если что, бегите на дорогу. Предупредите отряд об опасности.

Солдаты дружно закивали.

— Пошли, — шепнул Конан Амьену, и они начали короткими перебежками продвигаться к храму.

Вблизи строения голоса стали отчетливей.

Какой-то человек вещал внутри храма, затем спустя некоторое время другие отвечали ему.

Снаружи людей не было видно, и Конан рискнул подобраться к одному из оконных проемов.

Внутри храма на коленях перед статуей божества, у которого по воли неумолимого времени не было головы и части правой руки, стояло четыре десятка человек. В основном, мужчины и женщины. Детей и стариков почти не было. Рядом со статуей находился небольшой каменный трон, на котором восседал красивый широкоплечий мужчина с густыми черными волосами. Он только закончил произносить речь. Именно его голос Конан и различил в джунглях.

Амьен указал киммерийцу на алтарь, расположенный по другую сторону от статуи. На нем лежала окровавленная голова Осана.

Черноволосый красавец тем временем поднялся с трона, повернулся к божеству и воздел вверх обе руки. Остальные люди повторили его этот жест.

— Варха! — крикнул черноволосый.

— Варха! Варха! Варха! — вторили ему собравшиеся.

— Прими нашу жертву бог-хранитель, — сказал то ли предводитель, то ли жрец. Говорил он на вендийском языке с небольшой примесью восходных диалектов Кусалы. Не без труда, но Конан понимал, о чем идет речь. — Насыться кровью славного воина и даруй нам свою милость. Услышь мой голос, великий Варха!

— Услышь наш голос, Варха! Варха! Варха!

— К тебе взывают дети твои, — продолжал черноволосый. — Те, что живут издревле на землях, дарованных тобой. Те, что пронесли сквозь века веру в тебя. Обрати же свой взор на нас и узри, что мы умираем, Варха!

— Умираем, Варха! Варха! Варха!

— Земли наши перестали давать урожай. Хищные звери пожирают наших детей и стариков. Почему ты допускаешь это? Мы же свято чтим твои заветы. Не знаем женщин, кроме сестер своих и матерей, воровства не терпим, обагряем кровью своей твой алтарь. Не о многом мы тебя просим. Даруй нам зерна столько, чтобы насытиться мы могли. Чтобы не прекратился наш род, Варха!

— Варха! Варха! Варха!

Черноволосый красавец схватил голову Осана и принялся колотить ею о грудь статуи.

Киммериец отвернулся.

— Пора возвращаться, — похлопал он по плечу Амьену.

Ветеран удивленно посмотрел на сотника.

Конан догадался, что тот хотел у него спросить.

— Нет, мы не будем их убивать, — проговорил северянин. — Когда прибудем в Бхатинду, я расскажу об этом месте кшатриям. Они вынесут приговор и приведут его в исполнение.

— Я понял, — сказал туранец.

Они медленно, не таясь брели к своим засевшим в джунглям товарищам.

Конан сомневался, что Амьен действительно понял, почему сотник решил отказаться от мести. Дело было не в страхе потерять людей и не в возможном гневе Шеймасаи. Киммерийцу просто не хотелось пачкаться. Даже недолгое пребывание вблизи этих людей оставило на его душе неприглядное грязное пятно. Унизить же себя их убийством представлялось Конану совсем уж чем-то запредельным.

Из-за деревьев начали один за другим выходить солдаты. Они непонимающе смотрели на приближающихся Конана и Амьена.

Со стороны храма продолжало доноситься бесконечное: «Варха! Варха! Варха!»

Глава 17.

Второй день расследования. Казармы.

Приятно было проснуться и обнаружить, что жив.

Конан, во всяком случае, искренне радовался тому, что он по-прежнему в Вендии, а не на Серых Равнинах.

А с каким трудом он заставил себя лечь!

Вернувшись в казармы из лавки алхимика, киммериец уселся играть с солдатами в кости. Одновременно с этим была заключена сделка с совестью. Конан обязал себя верить, что он не ложится спать, потому что хочет дождаться Амьена, которого с утра никто не видел.