Вадим Леднев - Волк в собачьей стае Страница 46

— Как же так Этт? — Славе стало не по себе от такого вероломства. — Ведь ты обещал этому несчастному…

— Увы, Валад, увы, — капитан был само сочувствие, — пленных здесь не берут. К тому же несчастный, окажись мы в подобной ситуации, проявил бы куда меньше гуманизма. Но, чтоб успокоить твою милосердную совесть, скажу: бедолага, все равно через пару часов загнулся бы от потери крови, если только раньше его не разорвали твари Проклятых. Так что небо свидетель, мы были милостивы.

"Что тут скажешь? — подумал Слава, — и возразить-то нечего… а все равно не по-людски как-то".

— Слушай, Этт… А что значит "лишенный магического дара"? Где он этот дар?

— Где? А вот здесь, — капитан снял шлем, и наклонив голову, показал пальцем на маленький безволосый кружок возле темени. — Видишь плешку? Так вот, стоит выжечь в том месте в голове одну точку и все — маг становится бывшим. Ни заклятия плести, ни узоры накладывать он больше не сможет.

Они подошли к девчонке. Никто из дружинников не удосужился ее развязать, и она так и сидела с вытянутыми над головой, зацепленными за крюк руками. Только колени подтянула к животу. "Странно, — подумал старлей, — почему она молчит, не молит о помощи, не просит развязать, сидит с отсутствующим видом?" Про себя он отметил, что выглядит девчонка натуральной маленькой бомжихой: спутанная пакля волос, под которыми лишь угадывалось чумазое лицо; такое же грязное, по-подростковому худое тело; ноги, все в синяках и ссадинах, и даже запашок соответствующий. Старлей поморщился — как у этих старателей на нее что-то поднималось?

— Ну, рассказывай жучиха, — обратился к ней капитан, — как дошла до такой жизни?

Девчонка неожиданно зло, зыркнула глазами из-под спутанной челки.

— Ишь, как глазками стреляет! — хмыкнул капитан. — Ладно, можешь не рассказывать, и так все понятно…

— Что тебе понятно солдафон? — прервала его она. Слава отметил, что голос у девчонки довольно низкий и глубокий, без всяких визгливых нот, совершенно не вязавшийся с ее тщедушным телосложением и унизительным положением. — И я тебе не жучиха!

— Ах, простите димуазель! — капитан склонился перед ней в шутовском поклоне, — и как же прикажете к вам обращаться?

— Мистрис.

— Ах, мистрис… — в голосе Этта, казалось, собралась вся ирония мира, он повернулся к Славе. — Ты видел эту мистрис? А может правильнее обращаться к тебе так же как обращались господа старатели, перед тем как поиметь: мелкая, грязная, вонючая ведьма? Э-э… — он потянул из ножен тесак, — ты пальцами фиги-то не крути! А то обрублю ручонки по самые плечики!

— Ты боишься, о, храбрый? — усмехнулась девчонка. — Я не верю своим глазам! Неужели мелкая, грязная, вонючая ведьма, да к тому же связанная, способна испугать такого могучего воина?

— Надо было ее с остальными порешить, все равно порченая, — мрачно заметил Этт, — впрочем, это не поздно сделать и сейчас.

— Подожди, подожди! — заступил ему дорогу Слава. — Просто девушка в шоке, оттого и дерзит. Можно, я сам с ней поговорю?

— Говори, — равнодушно бросил Этт, поворачиваясь, чтобы уйти, — только недолго, через пару крайн, выступаем, так что поторопись… Э-э! — окрикнул он Славу, который сунулся разрезать ее путы. — Смотри, ошейник не вздумай снимать! Кто знает, что в башке у этой укушенной ыхыргом дуры? С ошейником поспокойней будет.

Пожав плечами, Слава присел перед девчонкой на корточки. Вблизи было видно, что мордашка у нее довольно симпатичная, если, конечно, ее хорошенько отмыть и припудрить бланши. Да еще этот запах.

— Я специально не мылась, — вдруг сказала девчонка, словно прочитав его мысли, — думала, запах отпугнет тех скотов… наивная, они готовы совокупляться даже с дохлой лошадью. Даже странно, зачем вообще им женщина? Имелись бы между собой. Впрочем, это у них тоже процветает. Они меня боялись, и это доставляло им скотское удовольствие.

Разрезая старательским ножом, стягивающие ее руки кожаные ремешки, Слава в очередной раз поразился, какой спокойный и размеренный у нее голос.

— Этот ваш капитан, он меня тоже боится… — сказала она, растирая освобожденные запястья, — нас все боятся. А ты не боишься, почему?

— А чего мне бояться такую симпатичную барышню? — Слава говорил преувеличенно бодрым тоном. — Тебя помыть, переодеть — красавицей будешь!

— Красавицей не буду, — качнула она головой. — Как тебя зовут?

— Влад.

— Нет.

Старлей пожал плечами, не угодишь на нее.

— Ну, Славой зови.

— Хорошо, — на этот раз она кивнула, соглашаясь, — Слава тебе подходит. Влад — нет.

— Между прочим, зря ты так на капитана… он своей жизнью рисковал, чтоб тебя освободить…

— Нет, — прервала она его, — он рисковал своей шкурой, ради своей же шкуры. Он по-другому не может. Он плохой человек. Почти такой же плохой, как эти, — она кивнула головой на старателей, тела которых дружинники сложили в кучу. — Здесь все плохие и все боятся, оттого такие злые.

— Плохие, хорошие, это все слова, — старлей стал раздражаться. Стоило ли рисковать башкой из-за такой вздорной, неблагодарной особы?

— Если ты меня не боишься, — вдруг, без всякого перехода сказала она, — может быть срежешь ошейник? — и раздвинув волосы показала стягивающую ее тонкую шею плетеную полоску то ли кожи, то ли ткани. — Посмотри Слава, он мешает мне дышать. Видишь, как впился в горло? Срежешь?

Глаза старлея невольно соскакивали с полоски на холмики ее небольших вздернутых грудей. Вокруг левого соска переливалась цветная татуированная змейка. Девчонка начала казаться ему очень даже ничего, исчез куда-то неприятный запах, а голос был таким убедительным, и звучал так проникновенно, что Слава совсем было собрался выполнить ее просьбу и уже сунулся с ножом, как вдруг почувствовал за спиной знакомые вибрации.

Меч!

Меч давал о себе знать. Надо же, проснулся подлец!

— Нет уж, — сказал старлей, убирая руки, — Понимаешь… я против тебя ничего не имею и мы друг другу ничего плохого не сделали… но я тут человек новый, ничего не знаю… поэтому, пожалуй, поостерегусь. Извини.

Она печально кивнула, словно соглашаясь.

— Впрочем, капитан ничего не говорил про то, что ты сама не можешь его снять, — торопливо заговорил Слава, удивляясь своей косноязычности. — Хочешь, я дам тебе нож?

Из горла девчонки вырвался хриплый смешок.

— Если бы я могла сама его снять, эти скоты умерли бы не теперь и не так!

От этих слов и от кровожадного тона, каким они были сказаны, по спине у Славы пробежал холодок. Судя по всему, Этт был прав, когда не велел ее освобождать — фруктоза еще та!