Фриц Лейбер - Мечи против колдовства Страница 46

Когда Хасьярл был еще подростком, он, движимый какой-то извращенной прихотью, подкупил, уговорил или, что вероятнее всего, запугал одного из рабов, разбирающегося в хирургии, и заставил его выполнить маленькую операцию на его верхних веках. Само по себе это было незначительным происшествием, однако его скрытый смысл и результаты неприятно повлияли на жизни многих людей и никогда не переставали восхищать Хасьярла.

То, что простое протыкание двух маленьких дырочек, которые при закрытых веках оказывались прямо против зрачков, могло вызвать столько беспокойства у других людей, было невероятно; однако это было так. Легкие, как перышко, колечки из гладчайшего золота, нефрита или – как теперь – слоновой кости не давали дырочкам сомкнуться.

Когда Хасьярл глядел сквозь эти крошечные отверстия, это создавало впечатление засады и заставляло объект наблюдений чувствовать, что за ним следят; но это была наименее неприятная из многих, вызывающих раздражение привычек Хасьярла.

Хасьярл ничего не делал легко, но он все делал хорошо. Даже в фехтовании постоянные тренировки и необычно длинная левая рука помогли ему сравняться с атлетически развитым Гваэем. Его управление подчиненными ему Верхними Уровнями было прежде всего экономичным и спокойным; потому что худо приходилось тому рабу, который плохо выполнял хоть какую-то мельчайшую деталь своих обязанностей. Хасьярл видел и наказывал.

Хасьярл уже почти сравнялся со своим учителем в применении Искусства на практике; и он окружил себя сонмом волшебников, почти равных по калибру самому Флиндаху. Но столь тяжко доставшееся совершенство не доставляло ему радости, потому что между абсолютной властью, которой он жаждал, и осуществлением этой жажды стояло два препятствия: владыка Квармалла, которого он боялся больше всего на свете, и младший брат Гваэй, которого он ненавидел ненавистью, вскормленной на зависти и подкармливаемой его собственными ущемленными желаниями.

Гваэй, в противоположность брату, был гибким, хорошо сложенным, с приятной внешностью. Его глаза, бледные и широко расставленные, были обманчиво мягкими и добрыми, они маскировали волю такую же сильную и готовую к действию, как сжатая стальная пружина. Постоянное пребывание на Нижних Уровнях, которыми он правил, сообщило его бледной гладкой коже специфический восковой глянец.

Гваэй обладал завидной способностью – делать все хорошо без особых усилий и с еще меньшей практикой. В некотором роде он был гораздо хуже, чем его брат: если Хасьярл и убивал пытками и медленной болью, явно получая от этого личное удовлетворение, он, по меньшей мере, придавал какое-то значение жизни, поскольку отбирал ее с такой педантичностью. В то время как Гваэй, мягко улыбаясь, убивал без повода, словно шутя. Даже группа волшебников, которую он собрал вокруг себя для защиты и потехи, не была свободна от его фатальных и быстрых припадков плохого настроения.

Некоторые думали, что Гваэю незнаком страх, но это было не так. Он боялся владыки Квармалла, и он боялся своего брата; или, скорее, боялся, что будет убит своим братом прежде, чем сам успеет его убить. Однако его страх и ненависть были спрятаны так хорошо, что он мог сидеть, расслабившись, меньше чем в двух ярдах от Хасьярла и весело улыбаться, наслаждаясь каждой минутой вечера. Гваэй тешил себя надеждой, что в совершенстве владеет всеми самими эмоциями.

Шахматная игра прошла начальную стадию, ходы стали занимать больше времени, и теперь Хасьярл со стуком поставил ладью на седьмую линию.

Гваэй мягко заметил:

– Твой воин с башней зашел глубоко на мою территорию, Брат. По слухами ты нанял могучего бойца с севера. С какой целью, хотел бы я знать? В нашем-то, окутанном покоем, пещерном мире. Может, он что-то вроде живой ладьи?

Он помедлил, неподвижно держа руку над одним из своих коней.

Хасьярл хихикнул.

– А если его задача – перерезать хорошенькие глотки, то тебе-то что до этого? Я не знаю ничего об этом воине-ладье, но говорят – болтовня рабов, без сомнения, – что ты сам привез себе из Ланкмара искусного рубаку. Может, мне стоит назвать его конем?

– Да, в эту игру могут играть двое, – с прозаической философией заметил Гваэй и, подняв коня, мягко, но твердо поставил его на е6.

– Меня ты в это не втянешь, – прорычал Хасьярл. – Тебе не удастся выиграть за счет того, что ты отвлечешь мои мысли.

И, нагнув голову над доской, он вновь погрузился в свои всепоглощающие расчеты.

На заднем плане двигались рабы, проверяя лампы и подливая в них масла. Для того, чтобы осветить комнату Совета, требовалось много ламп, поскольку в помещении был низкий потолок с массивными балками, увешанные коврами стены почти не отражали желтые лучи, а мозаичный пол был вытерт бесчисленными шагами прошлого до тусклого великолепия. Эта комната была вырублена в естественной скале; руки давно забытых мастеров установили массивные кипарисовые балки и хитроумно инкрустировали пол. Эти жизнерадостные, поблекшие от времени шпалеры были развешены рабами какого-то из древних властелинов Квармалла, захватившего проходивший мимо караван; таким же образом попали сюда все остальные богатые украшения. Шахматы и кресла, покрытые резьбой цоколи ламп и масло, питающее фитили, и рабы, присматривающие за ними: все это была добыча. Добыча многих прошедших поколений, когда властители Квармалла грабили страну вдоль и поперек и брали свою долю с каждого проходящего каравана.

Высоко над той теплой, роскошно обставленной комнатой, где Гваэй и Хасьярл играли в шахматы, владыка Квармалла закончил последние расчеты, которые должны были завершить его гороскоп. Тяжелые кожаные занавеси закрывали теперь звезды, только что смотревшие вниз и дарившие свое благословение или предвещавшие судьбу. Единственным светом в заполненной инструментами комнате был крошечный огонек тонкой восковой свечки. Обычай требовал, чтобы окончательный гороскоп был прочитан при таком скудном освещении, и Квормалу приходилось напрягать даже свое острое зрение, чтобы правильно разглядеть Знаки и Дома.

Пока он еще раз проверял окончательные результаты, его подвижные губы кривились в презрительной усмешке, в гримасе неудовольствия. «Сегодня или завтра», – думал он, чувствуя холод в груди. – «Самое позднее, завтра к вечеру». Да, у него действительно мало времени.

Потом, словно развеселившись какой-то тонкой шуткой, он усмехнулся и кивнул, отчего его костлявая тень чудовищно заколыхалась на занавесях и прорезанной амбразурами стене.

Наконец, Квормал отложил в сторону карандаш и от единственной горящей свечи зажег еще семь, более толстых. Теперь стало светлее, и он заново перечитал гороскоп. На этот раз он никак не выразил свое удовольствие или какие-либо другие эмоции. Он медленно свернул покрытый сложными диаграммами и исписанный пергамент в тонкую трубочку и засунул за пояс; потом, потирая худощавые ладони, усмехнулся снова. На столе рядом с ним лежали все ингредиенты, которые требовались для удачи его плана: порошки, масла, тонкие кожи и другие материалы и инструменты.