Алексей Герасимов - Мерзкий старикашка Страница 46

Хотя лучше бы не пригодилось, конечно.

— Ты уж на меня не гневайся, — вздохнула княгиня и погладила кошку, успокаивая. — Зять из столицы каждодневно письма шлет, да и свои шпионы есть… Поспешать тебе надо. Главный министр уже объявил, что ты выехал в Аарту из монастыря…

— Давно?

— Два дня назад. В столице разброд и шатания, — она пристально поглядела на меня. — Князь Дамуриани тебе что, какие-то условия выставлял?

— С чего решила так? — поинтересовался я.

— Ждет уж с очень большой радостью, — она издала сухонький смешок. — Как родного. Да и слухи по Аарте разные ходят…

— С радостью, говоришь? — я ухмыльнулся. — Это хорошо. Уж я его порадую…

Шока Юльчанская кивнула с пониманием — у каждого, мол, свои секреты.

— Ладно, чего мы сидим-то? — она хлопнула ладонями по коленям и поднялась. — К пиру все уже готово. Пойдем что ли, ваше высочество? Тряхнем стариной?

— Тумилу только не говори, что … Ну, ты поняла. Это я осознаю, что половина князей спит и видит, как бы передавить всю нашу династию и поделить царские земли, а вот он и обидеться может.

— Я еще не совсем выжила из ума, — фыркнул княгиня, потом помолчала, и добавила. — А может и совсем, поди знай…

— Кошку покормить надо, — произнес я, глянув на корзину.

— Надо, — согласилась Шока.

— Ну вот зятю отпишись, и покормим, — я галантно предложил даме руку.

И чем я тебя, киса моя, буду «кормить» — лучше подумать заранее.

Традиция проведения пиров в разных странах разная. Парсюки не мыслят их без участия танцовщиц в полупрозрачных одеждах с последующим развратом, асины ведут беседы о философии, политике и поэзии возлежа на ложах, и разврат устраивают без всяких танцулек, прямо на месте, не отрываясь при том от вина и разговоров, инитарцы устраивают состязания бродячих певцов, да танцы с фуршетом, а мирельцы жрут и пьют в три горла, едва не до потери пульса, слушая заунывное хоровое пение. Все, в общем, веселятся по-своему.

Пиры в Ашшории же, напоминают, больше всего, то же действо в замках средневековой Европы: за центральным столом сидят хозяева с домочадцами, почетные гости и особо доверенные лица, за столами пониже располагаются витязи, а уж челядь (кто не заняты в обслуживании банкета) довольствуется малым у самого входа. Где-то в уголке, с голодными глазами, в это время играет оркестр, а вот трубадуры и менестрели всякие, напротив, на столь ответственные мероприятия обыкновенно не допускаются, поскольку их уделом считается исполнением песенок в трактирах и кабаках. На пиру же музицирование и пение является прерогативой аристократии, и их же святым долгом, а мастерство в этом деле почитается не ниже воинской удали.

Присутствующим подпевать, правда, не возбраняется, но так, чтобы исполнителя не заглушать. Оно и понятно — чревато боком.

Но с песен, конечно, не начинают. Сначала поднимают несколько заздравных кубков или рогов (уж кто какие сервизы предпочитает), причем произносимые тосты далеко превосходят витиеватостью те, что про маленькую, но очень гордую птичку, взлетевшую високо-високо.

Но это, что называется, первый акт Марлезонского балета — для затравки. Потом все переходит к обычной пьянке, а вот с дракой или без, это зависит уже от контингента.

Так и мы — сначала Шока Юльчанская подняла тост за дорогих гостей, которые почтили своим визитом, да умножатся их рода и богатство, да пребудет над ними благодать всех, кого только можно и бла-бла-бла. Затем наступила моя, как старшего по званию, очередь толкать такую же пустопорожнюю ответку про гостеприимство сих стен, родовитость да хлебосольство хозяев, чьи славные предки не раз, а уж нынешние и вовсе не посрамят… И да пребудет с тобой Сила, Люк, короче.

Потом князья — в порядке старшинства по возрасту, — первый десятник и княгинины советники… Затянулось часа на два, причем сидящим за столами попроще, слушать весь этот бред вполуха и при этом не только жрать, но и прихлебывать вино не возбранялось, а вот «хозяева жизни», даже настолько отвыкшие от алкоголя как я, поднабраться не могли никак.

Мудрая традиция, на самом-то деле — есть возможность контролировать подгулявших подчиненных.

Наконец парадная часть подошла к концу, широкие массы должным образом поднасвинячились, и Шока, взяв в руки ситар, в задумчивости провела по струнам.

— Какой бы песней мне вас порадовать? — она снова перебрала струны. — Наверное, удалым чем-то?

Ожидающие развлекухи витязи шумно высказали идее одобрение, да и я не стал возражать. Хватит с меня уже однообразного бренчанья и гудения оркестра имени какой-то матери, энергичного чего-то хочется.

— Ну тогда, пожалуй…

Княгиня-теща вдарила по струнам плясовую, и запела на диво хорошо поставленным голосом о том, как девица грустит о своем изгнанном женихе-горце, и как мечтает о его возвращении. Вполне себе такое политическое заявление для подчиненных, надо сказать. Причем «возвращение горца» дружинники, судя по всему, одобряют. Вон как душевно Шоке подпевают:

Ах, знаю, знаю я, когоПовесить надо на сосне,Чтоб горца — друга моего —Вернуть горам, лесам и мне! [2]

А может просто песня им нравится. Не уверен. Но буду надеяться, что кого надо — того повесят, когда и если потребуется.

— А что, царевич, ты ведь в молодости, помнится, тоже неплохо с ситаром управлялся, — княгиня Юльчанская протянула мне инструмент.

— Когда это было… — пробормотал я, но за гриф взялся, и кольцо-медиатор (здесь именуемый «захма») на палец надел. — Так, что бы такое забацать, чтобы душа развернулась, а потом обратно свернулась?

— Уверена, что ты сможешь выбрать лучшую из песен, — ответила Шока, а присутствующие согласно закивали.

Подхалимы чертовы.

Я провел по струнам, будя в себе Лисапетовы навыки игры, да и решился немного похулиганить.

Ну а что? Народ тут не закомплексованный, сексуальная тематика у ашшорцев не табуирована (неудивительно, при таких богах-то), и даже девственность у местных телок тоже — не такая уж священная корова. Вдарил я песню про ежика. Не того, разумеется, что дырочкой в правом боку насвистывал — за полным отсутствием в известном мире гевеи я и перевести бы ее толком не смог, — а авторства Пратчетта. Ту, что «Только ежика трахнуть нельзя ни хрена» (в классическом переводе, а не вольном пересказе Белого Кречета). И смешно, — вон как народ заливается, — и вполне себе ответ с политическим подтекстом, поскольку символом царского рода Ашшории (и, соответственно, всей страны) является крылатый еж.