Асия Уэно - Радужная Нить Страница 46

— Не помешаю ли я благословенному отдыху повелителя? — спросил я у своего преемника и, разумеется, дальнего родственника, доверенного начальника охраны покоев Летней Резиденции, коего звали Вака-но Аоса. Юноша покачал головой.

— Ещё днем я получил распоряжение Его Императорского Величества по вашему поводу, и только что сообщил ему, что вы здесь. Располагайтесь. — Аоса приветливо поклонился и оставил меня одного в пустом зале, всей обстановки в котором — татами на полу, несколько объёмистых подушек для сидения (а значит, беседа предстоит долгая) и низенький столик с лакомствами и писчими принадлежностями.

С вожделением я взглянул на румяный персик, занимавший половину серебряного блюда, однако покуситься на заманчивый плод не посмел. Хотя персик по весне — чудо невиданное, с юга их привозят, что ли? Душу томило предчувствие неладного, чему способствовал и расплывчатый ответ начальника охраны покоев. На дне таких ответов обычно скрывается намёк: дело срочное, и просто так отсюда не выйти.

Не стал я и присаживаться. Бедные мои ноги!

Фусумы вновь отворились, впустив Сына Пламени, и тихо задвинулись; в проёме мелькнуло смуглое лицо всё того же Аосы. Значит, разговор из тех, что не любит лишних ушей. А родному племяннику наш дядя доверяет, пожалуй, как немногим. Удивительно — и как я, отдалённый родич, в такую среду затесался?

Несмотря на позднее время, император был при полном параде. Я оторвал его от беседы с кем-то из послов? Алые церемониальные одеяния расшиты золотой нитью. Птица Хоо, держащая в когтях пылающий камень. На такую вышивку имеет право лишь он — государь и верховный жрец. Волосы, лишённые, как и подобает, головного убора и каких-либо украшений, багровеют языками пламени. Кармин отлично прокрашивает седину. А повелитель далеко не молод и, похоже, сильно сдал за два с лишним дзю. Тени под глазами углубились, нос болезненно обострился, а поступь, ранее величественная, кажется неверной. Не глядя на меня, он прошествовал к самой высокой подушке и тяжело опустился на нее. Сразу вспомнился дед, и потаённое злорадство по поводу нелепой смерти среднего принца покинуло меня окончательно.

— Можешь занять место напротив меня, Хитэёми-но Кайдомару, — произнес он, и я поднялся с пола, к которому склонился, приветствуя господина и повелителя. — Что, постарел я, сынок? Видел я, видел, как ты на меня искоса поглядываешь — и каким чудом шею не вывихнул?

Ворчливо-тёплое обращение могло бы порадовать, кабы не голос дяди. Усталый и безнадёжный. Дорого ему обошлась потеря Такаты; наш смех — его слёзы.

Не поднимая глаз, я забормотал положенные соболезнования, но император резким взмахом руки, всё ещё повелительным и властным, оборвал мои излияния.

— Не для того я позвал тебя, чтобы внимать словам, которые вовек бы не слышал! Тем более, — голос его слегка окреп, — мало, кто из вас сочувствует по-настоящему. Многих допёк этот дуралей, слишком уж многих. Но хотя бы ты воздержись от лицемерия, будь милосерден!

Я ничего не произнёс, лишь поклонился и, после повторного приглашения, занял место напротив правителя, на подушке с журавлями. Птицы изгибали изящные шеи в ритуальном танце, движения и позы которого заложены в самом их естестве. А что за танец начнётся в этой комнате? Какие слова и действия ему сообразны? Кто бы подсказал…

И где этот несносный ханец? Не упекли же его в темницу за излишнюю резвость?

— Как здоровье твоего отца? — продолжал тем временем император. Не торопится приступать к главному? Решает, с чего начать?

— Волей богов всё благополучно, хотя возраст и даёт о себе знать, — сдержанно ответил я. Негоже нахваливать здоровье одного пожилого человека другому.

— Удачным ли было твоё путешествие? — продолжал выспрашивать тот.

Я замялся. И да, и нет. Указанную особу я доставил, но вот предъявить её… Если ханьца не окажется во дворце… Наконец, я определился с ответом.

— Путь мой был приятен и не слишком утомителен. И человек, за которым я был послан, благополучно прибыл в Овару.

Император поднял бровь.

— И где же он, этот человек… кстати, как его зовут?

Этого я и боялся… Боги, неужели он действительно исчез?!

— Мне он известен под именем Ю, — с незначительной задержкой выговорил я. А что? Ни слова лжи!

— Так почему же ты не привёл с собой… господина Ю? — вкрадчиво осведомился Сын Пламени, и моё сердце оледенело. Теперь — ни малейших сомнений!

— В терпеливом ожидании вашего высочайшего внимания этот чужестранец предпринял прогулку по городу и не вернулся, — отчеканил я, понимая, что попал в редкостно неприятную передрягу. — Было это вчера, предпринятые попытки его разыскать до сих пор не увенчались успехом. Я готов понести любое наказание, которое Сын Пламени соблаговолит назначить!

С этими словами я встретил его взгляд. Пусть никто не говорит, что младший сын Хитэёми-но Хидэ валялся в ногах у правителя, дрожа от страха!

Тот сузившимися глазами смотрел на меня, молча, и я продолжил:

— Но даже на том свете я буду вспоминать вашу доброту, повелитель, если предварительно мне будет позволено отыскать этого человека!

— Зачем? — в упор спросил меня император.

— Чтобы исправить совершённую ошибку. А ещё не хотелось бы отягощать душу грехом негостеприимности, — ответил я.

Это было лишь толикой правды, хотя и немалой. Но разве поверит он, что можно волноваться о малознакомом человеке, вовсе и не друге, настолько сильно? Я бы и сам не поверил. Но мысль о том, что Ю попал в беду, и что, возможно, я ещё успею его спасти, горела в сознании, стараясь испепелить другую.

Образ юмеми, скорчившегося в одном из грязных переулков в тщетной попытке зажать тонкими пальцами перерезанное горло.

Мой собеседник поднялся и навис надо мной.

— Почему же ты не воспрепятствовал сей опасной прогулке? — прошипел он, и на мгновение я забыл, с кем разговариваю.

— Потому, что изложенные на бумаге распоряжения не давали мне чётких полномочий это сделать! Я бы мог запретить ему выходить или навязать своё сопровождение, если бы знал, какими правами наделён. — Тут я почувствовал, что веду беседу в непозволительно вольном тоне, и умолк, не желая усугублять и без того опасное положение. Император некоторое время буравил меня глазами, затем попятился, шагнув на прежнее место. Осторожно присел и внезапно расхохотался:

— Кай… ну ты совсем, как я в молодости! Не обижайся на старика, просто уж очень сильно ты меня расстроил. Возьми персик!

— Простите, Ваше Императорское Величество! — я счёл не лишним коснуться лбом татами — благо, нагибать голову приходится нечасто, с моим-то ростом. Кажется, высочайший гнев пронёсся мимо, как та самая молния. Интересно, что отвело от меня беду на этот раз? Милосердие правителя? Ох, сомневаюсь. Какие странные перемены настроения! — Премного благодарен! Приложу все силы, чтобы загладить перед вами свою вину!