Александр Волков - Владигор. Князь-призрак Страница 47

«Рысьяки» не сразу сообразили, что с пьяным зверем шутки плохи, но, когда половицы трапезной стали скользкими от собачьей крови, спохватились и, выставив перед собой копья, пошли на медведя стеной. Они хотели зажать зверя в углу, но тот не поддался, а, напротив, кинулся вперед и, обломав дюжину наконечников, вышиб окно и вывалился во двор как раз против коновязи, где дружинные кони по самые уши запускали морды в мешки с дармовым овсом. Появление медведя привело лошадей в такой ужас, что они пообрывали уздечки и с овсяными мешками на мордах разбежались по всему двору, сослепа расшибая лбы о рубленые углы дворовых построек. «Рысьяки» выскочили из трапезной следом за зверем, но уже не поперли на него скопом, а вскарабкались по столбам на пологий навес над коновязью и оттуда стали забрасывать медведя короткими тяжелыми дротиками. Но от людской тесноты места для хорошего замаха на навесе не осталось, к тому же подгнившие столбы ходили ходуном, поэтому дротики веером разлетались по двору, нанося больше вреда лошадям, нежели разъяренному зверю.

Десняк наблюдал всю эту картину, чуть приоткрыв ставню башенного окошка и зло усмехаясь в седые усы.

— Ломай, ломай их, Силыч, не жалей! — бормотал он, когда медведь настигал испуганно храпящего коня и когтистой лапой сдирал стриженую холку с его круто выгнутой шеи.

— Охотнички херовы! Расселись, как куры на яйцах! — цедил Десняк сквозь зубы, глядя в сторону навеса, уже почти завалившегося под тяжестью дружинников, а когда средний столб рухнул и конек стал складываться пополам, увлекая за собой сбившихся в кучу «рысьяков», створки окна распахнулись, и двор огласился его злорадным хохотом.

Но «рысьякам» было не до смеха. Один из дротиков задел-таки медвежий бок, и умный зверь, сообразив, откуда исходит главная опасность, оставил в покое лошадей и пошел на людей. «Рысьяки» безуспешно пытались забросать зверя охотничьими ножами, а когда остались безоружными, панически заметались в тесном углу между бревенчатой оградой двора и рубленой стеной трапезной, всем скопом норовя втиснуться в окошко, высаженное медведем. Им бы, может, и удалось укрыться от ярости зверя, но первым к окошку пробился самый толстый из «рысьяков», который, конечно же, застрял в оконной раме, и теперь его задница торчала между узорчатыми наличниками, потешая уже не одного Десняка, но и дворню, с ехидными рожами растворившую ставни дворовых построек.

Но по мере того, как медведь загонял новую дворцовую дружину в тупик, до Десняка стало доходить, что дело только с виду представляется таким забавным. Как ни крути, а рассвирепевший Силыч принадлежал-таки ему. Десняку уже не раз приходилось платить пени в княжескую казну, когда медведь из шалости задирал холопа, девку или жирную лопоухую свинью. Но здесь дело запросто могло обернуться кое-чем похуже, ибо «рысьяки» держали себя как княжьи мужи, а потому жалобы на любой причиненный им вред поступали в дворцовый Приказ Тайных Дел, и виновный очень скоро попадал в такие ежовые рукавицы, по сравнению с которыми мозолистые руки Техи и Гохи могли сойти разве что за молодые крапивные листочки.

Когда эта перспектива предстала перед Десняком во всей своей очевидности, он быстро прошел в дальний угол комнатки, снял со стенки арбалет и вернулся к окошку, на ходу крутя ворот и натягивая толстую многожильную тетиву. Подойдя к окну, он уложил ореховое ложе арбалета на подоконник, завел тетиву в зацеп спускового крючка и наложил на вырез в роговой дуге короткую костяную стрелку с кованым из харалужной стали наконечником.

— Прости, Силыч, — шептал он, смазывая ядом глубокие желобки и острые стальные зазубрины, — но мне сейчас в лапы этой стервы попасть — все одно что в омуте сгинуть: мясо с костей заживо сдерет, не то что кожу! А ты у меня сейчас враз отойдешь, без мук, да и я за тобой вскорости подамся, первый-то звонок ох как нынче хорошо прозвенел, до сих пор в башке гудит, и под язык как будто кто медную заклепку от уздечки положил. Так что иди, Силыч, по своей дорожке, а я уж за тобой, хоть и говорят, что разные они у нас. Лихом только не поминай меня, грешного, мне еще пожить надо малость, прищемить гадюку подколодную…

Десняк приложил к плечу тяжелый приклад, прижался щекой к вырезанному на ореховом ложе волку и стал неспешно ловить в прорезь мушки наконечник стрелы и мохнатый загривок Силыча. Но вместо мощных медвежьих лопаток на острие стрелы вдруг возник рыжеватый лисий тулупчик, ворот которого почти сплошь покрывали густые русые кудри, увенчанные драным волчьим малахаем.

— Повадился кувшин по воду ходить, тут ему и голову сложить, — с досадой пробормотал Десняк, норовя выделить медведя через плечо или голову невесть откуда свалившегося проходимца, который не только бесстрашно шел прямо на разъяренного зверя, но еще и подзывал его, ласково называя «Силычем» и держа на вытянутой ладони кусок янтарного медового сота.

— Куда прешь, дурень! — чуть не крикнул Десняк, отводя плечо от приклада и снимая палец со спускового крючка.

Вместо крика из его пересохшего горла вырвалось лишь слабое сипение, но и оно достигло ушей Силыча, уже несколько мгновений чутко слушавшего мертвую, не нарушаемую даже человеческим дыханием тишину двора. «Рысьяки» и дворня замерли и во все глаза таращились на нищего оборванца, решившего покончить счеты с жизнью таким ужасным способом.

Медведь обернулся и увидел бродягу с медовым сотом на ладони. Десняк тоже замер и, боясь, что тетива сама собой сорвется с зацепа, отвел в сторону арбалет. Воображение наперед представило ему картину гибели человека в страшных медвежьих объятиях, но любовь к своему зверю пересилила жалость к безродному человеку, и потому Десняк решил не вмешиваться в ход дальнейших событий.

Если бродяга в преддверии суровой зимы решил свести счеты с жизнью, мешать ему в этом было бы по меньшей мере глупо. Правда, в эту версию не совсем вписывался загустевший медовый сот, лежащий на беззащитно протянутой руке, но так как поведение бродяги изрядно смахивало на юродство, то и мед, возможно, следовало понимать как некую награду и прощение неразумному, не ведающему добра и зла зверю.

Пока эти и другие подобные мысли роились в голове Десняка, Силыч приблизился к проходимцу на расстояние вытянутой лапы, но вместо того, чтобы с ходу снести ему полчерепа, ловко поддел когтем медовый сот и, подкинув его в воздух, поймал янтарный кусок широко раскрытой пастью.

В тишине Десняк услышал спокойный голос пришельца.

— Иди ко мне, Силыч, не бойся, — негромко приговаривал он, приближаясь к зверю, — покажи, что там злые дядьки с тобой сделали.