Шерри Томас - Гибельное море (ЛП) Страница 47

Фэрфакс уснула с ухмылкой на лице. Тит долго смотрел на нее и улыбался.

Глава 22

Англия

Чувство равновесия и подвижность Уинтервейла не восстанавливались. Через неделю после своего пробуждения от долгого сна он все еще не мог стоять самостоятельно, не говоря уже о том, чтобы, как прежде, с шумом и триумфальным воплем съезжать по перилам.

Его нужно было сопровождать на уроки и обратно, в столовую и даже в туалет. И почти всегда эта роль выпадала Кашкари, который повадился сидеть в комнате друга, чтобы тому не приходилось кричать, если хочется печенья из буфета или открыть окно и глотнуть свежего воздуха.

Но не только это изменилось в Уинтервейле.

Он всегда был более открытым с Титом, чем с другими мальчиками, и искренне говорил о жизненных неурядицах: нездоровье матери, тоске по Державе и страхе не оправдать знаменитую фамилию.

Пускал в свой внутренний мир. Мимолетно, потому что желал наслаждаться жизнью по полной и умел, как считал Тит, подавлять эмоциональные тревоги очередным развлечением.

Новый Уинтервейл все еще сохранял внешнюю веселость. Но теперь наедине с Титом – что случалось нечасто, так как Кашкари почти неотлучно находился рядом – кузен вел себя спокойнее и проявлял небывалую любознательность.

Больше всего он переживал за мать, и Тит с радостью поведал правду: о ней ничего не известно. Потом Уинтервейл решил выяснить, что стало с остальными магами, попавшими в ловушку Атлантиды в тот вечер в Гренобле, и тоже получил искренний ответ: Тит понятия не имел.

И только на вопрос о сопротивлении Тит солгал. Ему не хотелось подорвать силу духа кузена вестью о том, сколь тяжелый удар нанесла по мятежникам Атлантида, и тем более дать понять, что лично заинтересован в происходящем.

Только через шесть дней после пробуждения Уинтервейл заговорил о будущем – в двух простых повествовательных предложениях:

– Я найду сопротивление. Присоединюсь к ним.

– Ты не можешь ходить.

Эта проблема ставила Тита в тупик. Уинтервейл шевелил пальцами ног. Не потерял чувствительности в нижних конечностях – ощущал все: и жар, и холод, и прикосновения. И с чьей-либо помощью весьма успешно добирался до нужного места. Но без поддержки из-за нарушенного равновесия, даже прижимаясь спиной к стене, примерно через минуту начинал клониться набок и не мог выпрямиться.

Остальным сообщили, мол, Уинтервейл сильно потянул мышцу, иначе миссис Долиш настояла бы на вызове лекаря, а больному не хотелось, чтобы его прощупывали и тыкали.

– Мне не нужно ходить, чтобы пользоваться способностями стихийника. Они могут посадить меня на виверну.

– Ты никогда не летал на виверне.

– Я научусь, когда найду мятежников. Ты уверен, что у тебя нет там знакомых?

– Уверен. – Ну хотя бы в этом Тит не солгал. Его мать погибла из-за участия в сопротивлении, и он не собирался повторять ее ошибку. – Желаю удачно найти мятежников и не попасться Атлантиде.

На лице Уинтервейла отразилось не столько разочарование, сколько отчаяние: он пережил нападение Атлантиды, открыл в себе удивительный и редкий дар и все же застрял в немагической школе, не в силах отыскать мать и помочь восстанию.

Тут в комнату вернулись Кашкари, Купер и Сазерленд, и Тит ушел, но горе Уинтервейла осталось с ним.

В силу характера и необходимости Тит постоянно готовился к будущему. Однако узнав, что пророчество связано с Уинтервейлом, отныне не мог подумать о следующей неделе и даже о завтрашнем дне без содрогания. Какое же будущее ждет его без Фэрфакс?

Но нельзя продолжать потакать своим слабостям. Личные чувства не имеют значения, как и всегда. Главное – миссия.

А значит, перво-наперво необходимо, чтобы к Уинтервейлу вернулись равновесие и подвижность. Тащить его через всю Атлантиду во дворец главнокомандующего в нагорье в нынешнем состоянии просто невозможно. Ну или как минимум весьма нежелательно.

Когда-нибудь придется все рассказать кузену или признаться, что и он, Тит, хочет бросить вызов Атлантиде. Но учитывая опрометчивость Ли… лучше тянуть с признанием до последнего.

А тем временем надо подготовить его, поддержать в нем боевой дух – то есть взять с собой в Горнило. Атлантиде уже известно о книге, и даже случайно проболтавшись, Уинтервейл не сообщит противнику ничего нового.

Вот только прежде чем показывать ему Горнило, надо убрать оттуда все следы Фэрфакс.

Тит сидел в лаборатории и долго изучал страницы в «Оракуле Тихих вод» и «Спящей красавице». Без этих изображений, когда Фэрфакс покинет школу, он больше никогда ее не увидит.

Тит вернул образы в прежнее состояние, убрав все изменения.

И уже собирался закрыть Горнило, но решил проверить «Битву за Черный Бастион», историю Хельгиры. А там увидел лицо Фэрфакс. Сюда он ее облик не добавлял. Быстро просмотрев журнал правок, Тит узнал, что картинку поменяли двадцать лет назад.

Двадцать лет назад эта копия Горнила принадлежала его матери.

«Не надо», – сказал он себе. Какая теперь разница, почему принцесса Ариадна внесла данное изменение?

Но он открыл дневник.

«5 февраля 1011 державного года.

Очень часто я вижу места, расположение которых мне неведомо. Но теперь все иначе. На сей раз я мгновенно узнала грозную твердыню Черного Бастиона, одного из самых сложных упражнений в Горниле.

Ночью крепость освещается факелами. И возле самой вершины на балконе, с которого днем открывается чудесный вид, стоит девушка в белом платье. Ее длинные черные волосы развеваются на ветру.

Это Хельгира?

Помнится, отец хотел, чтобы я постаралась забраться во внутренние покои Черного Бастиона и воспользовалась молитвенной нишей Хельгиры как порталом. С этой целью я как-то переоделась в служанку, что несла графин с вином, но почти сразу была разоблачена и едва успела закричать «И жили они долго и счастливо», пока меня не разрезали на кусочки.

Когда видение закончилось, я открыла свою копию Горнила и в истории Хельгиры нашла изображение женщины лет тридцати – все еще красивой, но покрытой шрамами, закаленной в боях и совершенно не похожей на аристократическую красавицу с балкона.

Кто же она?»

«3 сентября 1011 державного года.

Это Хельгира.

Девушка в белом платье и с развевающимися длинными волосами поднимает руки, и высь прорезает самая изумительная молния, какую я только видела. Будто вся мощь штормового неба слилась в единый энергетический луч.