Вера Камша - Кесари и боги (сборник) Страница 47

– Идет, сеньор! Идет!

Бенеро молчит, но Инес видит измазанный слизью шарик… Шарик поднимается наверх и замирает, можно разглядеть слипшиеся волоски.

– Тужьтесь сеньора. Да тужьтесь же!

– Тужься! Слышишь, что сеньор говорит?! Святая Дева, ну и овца!

– Сеньора, старайтесь!

Не понимает… Даже кричать перестала, и глаза закатились. Неужели конец? После всего?! После того, что для нее сделали?!

– Мария! Да очнись ты! Вспомни Диего! Он ждет… Он же из-за тебя, и Бенеро…

– Диего, – в кроличьих глазах зажигается какая-то искра, – я хочу… Это из-за него!.. Все из-за него! Ай!

– Мария!

– Отставьте, сеньора, – сводит брови врач, – она больше не может. Утомилась.

– Утомилась?!

Не слышит. Смотрит на роженицу, а они с Гьомар смотрят на него.

– Гьомар! – Голос Бенеро был громким и резким. – Давите. Сверху! Вот так, поняли?

– Да, сеньор, – сквозь крик роженицы откликнулась служанка, нажимая обеими руками на верх живота.

Шарик чуть приближается и замирает, как застрявший в печной трубе котенок. По лбу Гьомар течет пот, губы роженицы искусаны в кровь, Бенеро что-то делает, но разве разглядишь…

– Не выродит, – пророчит служанка, – куда ей! Грешница слабосильная…

– Держи ноги, – рявкает Бенеро. – Щипцы, сеньора!

Инес сдувает к раскрытому сундуку. Никаких щипцов там и близко нет, но зачем-то врач разглядывал эти ложки. Инес хватает обе, бросается назад. Бенеро вырывает одну из рук. Значит, она угадала, но кто додумался назвать этот ужас щипцами?!

– Держи! – это не ей, это Гьомар.

Инес замирает, сжимая вторую «ложку». Пепе под ухом в который раз бубнит «Pater noster». Гьомар держит задыхающуюся Марию, что творит Бенеро, можно лишь догадываться. Шаг вправо, и она увидит все, но ноги словно приклеились к ковру, а глаза – к напряженной шее врача. Лучше б Васкес написал разрушающего храм Самсона вот так же, со спины…

– Вторую! – не оборачиваясь, потребовал «Самсон». Инес торопливо сунула в окровавленные пальцы вторую железку. Ковер под ногами качнулся, перед глазами замерцало и тут же погасло, зато по затекшей спине побежали мурашки. Схватившись за горло, Инес следила за чужими руками, копающимися в женском теле, из-под которого расплывалось кровавое пятно. Такое не смоешь…

– …ата, Адонай Элокейну, борэ аолам! – отчетливо произнес врач, на алое выпали темные сгустки, и Инес все-таки зажмурилась, пытаясь молиться, но знакомые с детства слова рассыпались порванными четками, а потом раздался тоненький писк, утонувший в крике Гьомар.

– Сеньор! – служанка таращилась на врача и на то, что он яростно тряс. – Что вы…

Писк повторился. Гьомар осеклась на полуслове и всплеснула руками.

– Возьми, – коротко велел Бенеро, сунув служанке то, что только что тряс, – обмой. Ей нужно тепло.

– Сейчас, сеньор. – Гьомар ринулась вперед, она еще никого так не слушалась. – Пепе, воду давай!

«Надо помочь, – приказала себе Инес, – я должна помочь. Подержать, полить… Карлос кричал громче, но так же…»

– Гьомар, – герцогиня шагнула к суетящейся у таза камеристке, – я…

– Спорынью! – рыкнуло сзади. – Желтая склянка.

Инес в который раз за эту ночь отшвырнуло назад. Слава Господу, желтая склянка сразу бросилась в глаза. Женщина выхватила ее, едва не опрокинув две другие.

– Спасибо, – не забыл поблагодарить Бенеро, в руках которого что-то блеснуло, – теперь тампон. Помните?

Она помнила. Руки были заняты, ковер больше не качался. За спиной снова мяукнуло, на сей раз громче. Стукнуло железо о железо, налетела на помощника Гьомар, но все это было до безумия далеко. Настоящим были только раскрытый сундук, голос, требующий то одно, то другое, и жадные руки. Инес носилась от стола к постели, сама не понимая, как узнает все эти склянки и инструменты. Тошнота и дрожь прошли, остался лишь страх не понять, напутать, но она раз за разом угадывала. Сунув врачу очередной флакон, женщина замерла, боясь пропустить новый приказ, но Бенеро молчал, и Инес не выдержала.

– Сеньор, – окликнула герцогиня, – что я должна делать?

– Здесь – ничего. – Врач тяжело опустился на чистый край постели. – Вы вольны не говорить с братом, но там дон Диего. Он ждет. Скажите ему, что у него дочь… И что сеньоре лучше второй раз не рожать.

Монах как уселся вечность назад под портретом Марииты и командора, так и сидел, уставившись в пол. Называть седого человека в кресле Хайме де Ревалем у Диего не получалось даже про себя. Меняются все, не все умирают и родятся заново в том же теле. Хайме не стал бы угрожать сестре Импарцией и не ударил бы в спину даже врага, а брат Хуан расхаживает со стилетом в рукаве и меняет ложь про мужчин на жизнь женщины. Спасибо, хоть отстал с расспросами о том, почему Леон де Гуальдо ушел с хитано, а не побежал под хвост к де Ригаско и Альфоркам и каким образом Хенилья его не узнал… Можно подумать, сеньор инкверент узнал молоденького горца, которому одолжил коня, хотя импарсиал есть импарсиал. Туда идут не все, и идут, чтобы спрашивать…

– Дон Диего… Дон Диего, вы здесь?

Женщина в атласном платье и странной белой косынке держалась за дверной косяк, словно боялась упасть. Герцогиня де Ригаско… Обещала помочь и помогла, теперь его черед спасать сестру от брата, чем бы все ни кончилось, но почему она молчит? Цепляется за дверь и молчит… Ребенок родился мертвым, это ясно, а Мариита?!

– Сеньора, я понимаю, что… – Первые три слова прозвучали внятно, но дальше горло перехватило. – Кто из них? Скажите… Кто?..

– Девочка. – Женщина широко раскрыла обведенные темными кругами глаза.

– Значит… это была девочка? – Не все ли равно, кем он был, этот ребенок, если его… ее нет и не будет.

– Господи, какая же я глупая! – всплеснула руками вдова Карлоса. – Простите, я немного не в себе. Ваша дочь жива. Недоношена, но жива и будет жить. И с Марией все хорошо. Бенеро – волшебник или святой…

– Бенеро – суадит, герцогиня, – брат Хуан уже стоял рядом, – он не может быть святым. Роженица в сознании?

– Да, святой отец, – Инес де Ригаско и не думала скрывать отвращения, – но вряд ли вашими молитвами.

– Вы правы, – подтвердил монах, направляясь в спальню, – у меня были другие дела.

– Роженице нужен покой, – крикнула в сутуловатую спину герцогиня, – Бенеро говорит…

Брат Хуан, не снизойдя до ответа, скрылся в спальне, герцогиня рванулась следом. Мелькнуло платье, взвизгнула, захлопываясь, дверь, а Диего не мог сделать и шага. Он помнил, что у него дочь, а Мариита жива, знал, что из этого дома у него одна дорога – в Сан-Федерико, но даже это было не главным. Навалившаяся усталость заволокла прошлое и будущее тошнотворным чадом, мир стал смутным и неверным, словно покойный альгвазил таки врезал нахальному сеньору по голове.