Оксана Панкеева - Песня на двоих Страница 48

— Азиль, в мире есть другие нимфы. И они тоже как ты.

— Я никогда их не встречала.

— Может, еще встретишь. Азиль, ты, пожалуйста, не забудь, о чем я тебя просил.

— Да, я помню. Нельзя рассказывать. Я не буду.

— Это важно.

— Я понимаю. Не бойся, я умею. Шеллар просил меня не рассказывать, что я вижу, когда заглядываю в него. И я никому не сказала. И о тебе не скажу. Но Элмару-то можно сказать?

— Боюсь, он на меня обидится.

— Не обидится. Он поймет.

— Знаешь, лучше я сам ему скажу.

— А Ольге?

— Она уже знает.

— И никому не говорит? Как у нее получается…

Осторожно ступая по лестнице, чтобы не разбудить спящих слуг, они спустились на первый этаж, и Кантор тут же услышал голоса, доносившиеся из библиотеки. Вот это да… Ольга здесь? Неужели оставила свое сокровище хоть на одну ночь? Или он тоже здесь? Да нет, Элмар бы этого не вынес…

Азиль остановилась в дверях, как обычно, поджав одну ногу, и Кантору пришлось тоже остановиться и выглядывать из-за ее плеча. Ольга помахала рукой, приветствуя ранних гостей, а Элмар молча приподнял кубок.

— Присоединяйся.

— Спасибо. Мне надо домой.

Улыбка резко сбежала с лица девушки, обратившись в странную смесь сожаления и сочувствия. «Она тоже ждала чуда, — вдруг понял Кантор. — Тоже надеялась, что после этой ночи я волшебным образом обрету голос. И ей сейчас так же обидно, как и мне. Ольга, только не плачь и ничего не говори…»

— Ой, мне тоже пора… — засуетилась Ольга. — У меня же опять ничего не прочитано, маэстро расстроится… Может, еще успею…

Кантор кивнул:

— Я тебя провожу. Пойдем.

На этот раз она не отказалась. Наверное, потому, что ей непременно нужно было кое-что спросить. Ведь, как верно заметил когда-то Элмар, Ольга все чувствует и понимает. Но не способна промолчать.

— Почему? — чуть не плача от такой несправедливости, спросила девушка, едва они вышли за ворота. — Почему у вас ничего не получилось?

— Потому что и не должно было, — честно ответил Кантор, не вполне уверенный, ей он отвечает или себе. — Азиль давно говорила, что это невозможно. Я и не надеялся. Может, если бы на моем месте оказался Элмар, что-то и получилось бы. Но тоже без гарантии.

— А что тогда?

— То есть? Жил же я до сих пор с таким голосом, какой есть. И дальше буду жить.

Ольга слегка повеселела. Опять, поди, боялась, что ненормальный мистралиец застрелится, и обещание жить дальше ее основательно утешило.

— Нет, я имею в виду — если с голосом не получилось, то что вышло на самом деле? Ведь после ночи с нимфой что-то обязательно происходит? Или у тебя, как и тогда, получается только вдохновение?

— Честно говоря, никакого вдохновения не чувствую, — признался Кантор. — Может, ничего и не случилось. А может, это станет заметно позже. Пока я вообще никаких изменений в себе не вижу.

— Но ведь что-то должно быть?

— Обязательно должно.

— А проклятие сняться не может?

— А демоны его знают. Сегодня проверю. Не расспрашивай, пожалуйста. Я сам ничего не знаю.

Ольга замолчала, но больше чем на десяток шагов ее не хватило.

— Диего, не продавай свои песни. Ты здорово поешь. Даже с этим голосом. Нет, правда. Всем понравитесь.

— Спасибо. Только король все-таки подлая мстительная скотина.

— По-моему, он вовсе не мстил, а хотел как лучше.

— Да ну его на фиг! Можно подумать, я бы без него никогда не решился! Я только хотел собрать более или менее приличный репертуар и как следует отработать. А он влез со своими желаниями не вовремя…

— Диего, а вот скажи… если бы ты, например, все-таки решил продавать свои песни… то есть не песни, а только музыку. Сколько бы это стоило?

— А ты что, решила все-таки попробовать купить?

— Нет, меня цены интересуют.

— Цены зависят от имени и от еще многих мелочей. Например, никому не известный композитор Кантор вряд ли получит за свои творения больше двух сотен, пусть они будут хоть самые гениальные и непревзойденные. А вот Эль Драко мог бы и больше тысячи запросить. Это, разумеется, если с сохранением авторства.

— А как еще можно?

— А еще можно вот так. Например, есть такой вот товарищ, вроде твоего Артуро, петь умеет, а сложить две ноты не в состоянии. Не дали боги таланта к сочинительству. Но поскольку авторские вещи ценятся больше, он жаждет прослыть не просто исполнителем, а исполнителем собственных произведений. Тогда он идет к композитору, переплачивает впятеро, вдесятеро и покупает пьесу вместе с авторством. С этого момента он совершенно законно считается автором, а настоящий композитор молчит в тряпочку, так как ему за это заплачено. А что, Артуро уже попросил у тебя денег под это дело?

— Нет. Просто у него почему-то ничего не получается, и он стал задумываться над покупкой.

— «Почему-то»! — фыркнул Кантор. — Да он вообще не способен что-то сам написать! Это еще в консерватории все знали! Ну не дало ему небо способностей, я же тебе говорил. Голос у него прекрасный, слух что надо, особый дар задевать сердца людей своим пением — тоже есть, гонор непомерный — налицо, а вот сочинять — никак!

— Но раньше ведь он сам писал!

— Ни хрена он сам не писал! — начал заводиться Кантор. — Ни одной из тех вещей, что объявляет своими!

— То есть за них заплачено, и авторы… молчат в тряпочку?

— Молчат они по другой, более печальной причине. А денег от этой семейки вряд ли кто дождался. На кой платить, если можно взять так? Припугнуть, пригрозить, схватить на улице и избить, арестовать ни за что кого-то из близких…

— А с тобой как было?

Кантор чуть было не сказал сгоряча. Но, подбирая слова для самого правильного и убедительного рассказа, вдруг споткнулся на одном обстоятельстве и понял, что этого сказать не сможет. А опустить, выдрать из цельной картины — не получится.

— Этого я рассказывать не стану.

— Почему?

— Потому что не хочу. Ну их на хрен, такие откровения. Я тебе расскажу, а ты потом заявишь, что я все выдумал из зависти. Да лучше сдохнуть, чем из-за какого-то урода унижаться.

— Не нервничай, я же не настаиваю. Не хочешь так не хочешь.

Ну вот! И что она теперь подумала? Судя по тому, как резко сдала назад, — только одно. Прав был король, сто раз прав, когда рассуждал о больных местах… Но не объяснять же теперь, что дело-то вовсе не в том, ведь придется и реальную причину называть…

— Это не то, что ты подумала, — как можно безразличнее уточнил Кантор, стараясь не смотреть на собеседницу. — Но тоже вспоминать гадостно. Мы можем поговорить о чем-нибудь, кроме Артуро? О чем-нибудь, от чего не тошнит?