Анатолий Радов - Изгой: По стезе Номана [СИ] Страница 48

И вдруг улыбнувшись, провела мне ладонью по груди.

— Какой сладкий мальчик.

Я с брезгливостью откинул руку, её вдруг повело и что бы не дать упасть, пришлось ухватиться за её локоть. Холодный, с влажной и уже довольно дряблой кожей.

— Ух, какой, — сквозь полупьяный блеск в глазах мелькнула похоть, а я резко отнял руку. — Люблю грубых.

— Перестаньте, — бросил я. — Вы мать Журбины?

— Я-то? Этой маленькой нихты? Да чтоб она сдохла! — женщина зло плюнула под ноги. — Я-то мать, — вдруг согласилась, кивнув. — А ты кто? Её нихтырь? А, вон оно что, — хихикнула мерзко. — Хочешь настоящую опытную женщину? — попыталась прижаться ко мне, но я легонько оттолкнул. — Не хочешь? Ты из какого легвона, сосунок? Я сейчас сплю с лег-аржантом, он тебя научит, как обращаться…

Она вдруг закашлялась, а я бросил взгляд на повозку. Журбина испугано смотрел на нас из-за полога, лицо красное от тяжёлых ударов, глаза заплаканы.

— Она деньги, сучья дщерь, умыкнула. Мои! Кровно заработанные! — хрипло заорала мать, едва приступ кашля прошёл.

— Это неправда! — вскрикнула Журбина. — Она уже давно все свои деньги пропила! И крога нашего пропила!

Так, не хватало ещё в семейные разборки вляпаться. Краем глаза увидел первых любопытных, заинтересовано остановившихся метрах в десяти от происходящего. Два мужика с выпирающими животами. Бросил на них мимолётный взгляд, полные лица расплылись в улыбках.

— Кто пропил?! — взвилась мать, взяв на пару тонов выше. — Я пропила? Да его скрали!

— Пропила! — прокричала Журбина. — И мои деньги пропить хочешь. А я их сама зарабатывала.

— А что ж ты хочешь, чтоб твоя мать сдохла? А, нихта паршивая? Я же если не выпью сейчас, я сдохну. Кто тебя рожал, ублюдину? Никто меня не пожалеет, — голос женщины стал плаксивым, из глаз появились деланные слёзы. Я достал пять кирамов, сунул ей в лицо.

— Нате. Только уходите.

Женщина схватила, обрадовалась, погрозила кулаком дочке, и плюнув в грязь, заковыляла прочь. Я подошёл к повозке, окатил холодным взглядом мужиков. Те скривились и с явным разочарованием двинулись дальше, по своим делам.

Фух. Ненавижу такие ситуации.

— Спасибо, — выдохнула Журбина и повисла у меня на шее. Дыхание горячее, нервное. — Она хотела, чтобы я ей собранные деньги отдала, — заговорило торопливо. — Но там только мои, те, что я сама зарабатывала. Я как она не хочу, не хочу вечно со всеми спать. Я стирать хорошо умею, и готовить вкусно. Я в Алькорд пойду. Там прачкой работать буду.

Неожиданно из-за повозки снова появилась мать. Выставила вперёд руку, указывая на дочку.

— А ты ей маленькой нихте не верь. Она ещё с двумя спала, когда ты ходил. Утром у неё рыжий такой был, из второго легвона. А в обед Гольпо. Его папаша зерном тут торгует. Вон там его повозки стояли, — она махнула куда-то за спину. Ты не думай, я всё вижу, и не дурочка. И тебя давно приметила, ходишь тут вечерами.

— Не ври! — зло бросила Журбина, сжала кулачки, но всё же я успел почувствовать, как она вздрагивала при упоминании имён. Да и отшатнулась, уселась на краю повозки, зло глядя на мать. — Сама нихта конченая!

Женщина снова сплюнула на землю и, развернувшись, ушла.

Правда или неправда то, что она сказала, разбираться вдруг перехотелось. Всего на пару секунд появилось желание, но тут же угасло. Зачем?

Губы тронула лёгкая ухмылка. Журбина смотрела на меня испуганным и растерянным взглядом. Я сделал пару шагов, заглянул за край повозки. Её мать была уже шагах в тридцати. Вернулся обратно.

— Держи, — достал и протянул девушке пять золотых. — А то и забыл как-то за вторую десятицу заплатить.

— Она же еще не кончилась, — её голос был глухим и каким-то отрешённым. Она даже не стала оправдываться. Тоже зачем? Глупо. Жаль, конечно, немного. Я создал себе в голове приятный образ, но теперь лучше его выбросить. Послезавтра мы уходим туда, где будет литься кровь, где велик шанс погибнуть. А эту игру можно закончить.

— Она не отберёт? — я кивнул на край повозки.

— Я хорошо прячу. Она не найдёт, — Журбина кисло улыбнулась. — Ты не останешься?

— Нас всего на полчаса отпустили, — соврал без особых усилий. — Я к тебе сразу.

Её взгляд чуть ожил.

— Думал, уйдём, а я за работу оплатить не успею. Привык платить за оказанные мне услуги.

Взгляд потух.

— Ладно, пока.

У меня не было к ней отвращения, а даже наоборот — где-то внутри запульсировала жалость. Но поверх неё накатила злость — если бы не одновременно, или хотя бы без этих слов — «только с тобой». Развернувшись, я зашагал прочь.

— А рубашку? — крикнула в спину. В голосе искреннее сожаление. — Ты же постирать приносил?

Но я не обернулся, боясь, что увидев её симпатичное растерянное личико, вернусь обратно…

Весь вечер и половину следующего дня нас практически ничем не напрягали. Даже дообеденные учения отменили. Рубашку я выстирал сам, выжал хорошенько и повесил в палатке. Потом занялся магией. Не в режиме сборки, естественно, а просто доучивал новые плетения. В отличие от Сваго и Лида я был почти укомплектован четырьмя световиками второго круга, за исключением «кольца». Это заклинание нам выдали в последний день посещения Шана. Всем троим первый круг.

На следующее утро нас снова отправили в Шан, но теперь весь гурт и на своих двоих. Как оказалось — в бани. Наверное, чтобы запах пота не коснулся высочайшего обоняния ольджурского Повелителя. Вернувшись, мы снова занялись подготовкой к завтрашнему параду.

К вечеру меня потянуло в обоз, к Журбине. Вспомнилась ненависть в словах её матери, в интонации, представил, как девушке жилось всё это время. Снова накатила жалость, даже кажется внутренне оправдал её поведение. Вспомнил свой вчерашний уход, её голос за спиной. Нет, не заниматься с ней сексом, просто сходить, сказать что не держу зла…

Не знаю даже, пошёл бы или нет, но как-то само по себе не сложилось. Нас при полном параде выстроили на плацу, и мы почти три часа прождали арх-лега. Несмотря на то, что наш гурт числился за номером один, Сервий нагрянул к нам в последнюю очередь.

Глава девятнадцатая

Дунк-Ало бросил косой взгляд на человека. За почти три тонга времени он свыкся с мыслью, что ему придётся выполнять с ним одно дело, но ехать в одной карете всё же было неприятно. На коленях человека лежал развёрнутый пергамент из кожи грона, и он внимательно взирал на то, что было там изображено.

— Интересно? — спросил демон, не зная чем развлечь себя. За два дня пути скука поселилась в нём прочно.