Наталия Белкина - Наместник Страница 48

— И что будет со мной потом?

— Потом… Я отпущу тебя. Живи, как знаешь. Но только в своем мире.

Так. Похоже, я вновь получила реальный шанс остаться живой. Но почему же мне вдруг стало так горько? Я почувствовала, как слезы стали комом в горле. Все выяснилось. Но как стыдно! Как больно! Как глупо было надеяться растопить ледяное сердце истукана! Гордыня снова взяла верх надо мной. Я устыдилась своих прежних чувств и прокляла себя за идиотскую самонадеянность.

— И что? Как это должно произойти? В дремучем загсе, венчание у Лютого Князя или Дидилии? — поинтересовалась я, позаимствовав его ледяной тон.

— Нет. Здесь нет ничего подобного.

— Какой-нибудь древний обряд?

— Вряд ли это можно назвать обрядом.

— Так что же?

— Ты притворяешься или действительно не знаешь, как девушка становится женщиной?

Тут до меня дошло. И как я сразу не догадалась? Ничего официального, все естественно и до жути обыденно. Но не подать виду, только не подать виду…

— И я могу быть уверенной в том, что останусь жива и в том, что в мире людей меня никто не станет преследовать? — снова спросила я казенным тоном, словно выясняла условия сделки.

— Я даю тебе слово.

— А других гарантий нет?

— Тебе этого не достаточно?!! — возмутился он было, но тут же осекся и ответил в прежней спокойной манере:-В любом случае у тебя нет другого выбора.

Я вновь ощутила себя слабой и глупой идиоткой. И надо же было вообразить, что имеешь власть, что значительна, что сильна! Нет! Ничего подобного! Я оставалась всего лишь человеком, которого можно было уничтожить, унизить, растоптать…

— Я не хочу, — тихо сказала я. — Не хочу так…

— Как?

— Без любви, — еще тише, едва слышно произнесла я.

Несколько секунд он молчал, потом подошел ко мне ближе и негромко произнес:

— Отчего же без любви? Ты ведь меня любишь?

Я отпрянула от него.

— Напрасно надеешься! Ничего подобного!

— Не пытайся обмануть меня. Я все знаю.

— Ничего ты не знаешь! Ничего!!!

Я закрыла руками лицо, низко наклонив голову. Больше я не могла сдерживать слезы.

— Или тебе еще дорог твой желторотый юнец? — услышала я снова раздраженный звук его голоса.

Я помотала головой, не отрывая рук от лица. Он молчал, ждал пока я успокоюсь и смогу хоть что-нибудь ответить. Наконец, я решилась отнять руки от мокрых глаз, быстро размазав слезы по щекам, но, как оказалось, не могла говорить, не всхлипывая. Прошло еще несколько минут, пока я чуть успокоилась. Гавр на удивление терпеливо дожидался.

— А что будет, если я не соглашусь? — спросила я, хотя совершенно точно знала ответ.

— Что будет? — со злобой выкрикнул наместник. — А вот что будет!

Резко наклонившись, он с остервенением выдернул с корнем маленькую сосну и швырнул себе под ноги. Комментариев не требовалось.

— Решай! — рявкнул он.

— Это слишком унизительно.

— Не думай о гордости, подумай о том, чтоб спасти жизнь! Лютый Князь не церемониться с такими выскочками как ты!

— С чего вдруг ты решил проявить милосердие?

Это был вопрос который давно вертелся у меня на языке, ведь в то, что воинская или какая-та там еще честь не позволяет титану убивать женщин и детей, я не поверила. Гавр служил Хозяину, Лютому Князю, князю тьмы… Что для него жизнь какой-то маленькой девчонки?

— Мне просто тебя жаль, — ответил он совершенно искренне.

Ну что ж. Жалость не любовь, конечно, но большего ожидать от Гавра не приходилось.

— Твой ответ, — услышала я его требовательный голос.

— Я не знаю… Нет…

— Это твое последнее решение?

Я молчала. Сказать сейчас «да», значит умереть. И сказать «да» — выжить. И я сказала:

— Да.

— Да, это нет или да?

— Да, — повторила я и, достав из кармана кольцо с красными камушками, надела его на безымянный палец правой руки.

Мы молчали. И я, вдруг опомнившись, поспешила уточнить:

— Но мне нужно время, чтоб решиться.

— У тебя есть еще недели три, — равнодушно согласился Гавр.

— Я дам тебе знать, — сказала я и зашагала прочь.

Но сделав несколько шагов, я вдруг вспомнила, что забыла кое-что, очень важное для меня. Обернувшись, я пошла обратно. Гавр удивленно приподнял бровь. Я подошла к нему и, лишь мельком взглянув в его дьявольские глаза, наклонилась к земле и подняла вырванное деревце.

— Может и мне удастся спасти чью-то жизнь, — сказала я ему и быстрым шагом, почти бегом, отправилась домой…

Я посадила ее в своем мире возле крыльца. Здесь было достаточно места и света, чтоб расти.

— Будем жить! — как можно бодрее сказала я сосне, и мне показалось, что она даже слегка расправила свои поникшие ветки.

На небо высыпали звезды. Было уже давно за полночь. Я смотрела в темное небо не в силах оторвать глаз от жемчужной россыпи. Одна из искрящихся точек вдруг стала подвижной и яркой, сорвалась с неба и горящим шаром устремилась к земле.

"Пусть все сбудется", — загадала я без особой надежды на исполнение желанья.

Видишь, отчалил последний корабль

От моих берегов,

От изуродованных огнем

Взорванных облаков.

Там, где след сгоревшей звезды,

Блеск твоего дворца.

Спят сторожа и цепные псы,

Кони стоят у крыльца.

Ласковый мой, не томи коней,

Ты к высоте привык.

Между твоей судьбой и моей

Только один миг.

Но не дозваться мне до тебя

С черной моей земли.

Ведь затерялись на Млечном Пути

Все мои корабли…

ГЛАВА 21

Свидание с Гавром я отложила на последний день и заставила себя не думать и не представлять, как это произойдет. Ни романтики, ни любви, ни просто симпатии или влечения со стороны наместника ждать не приходилось. Меня грела лишь одна мысль: по крайней мере, моим первым мужчиной будет тот, кого я люблю. Не важно, что у него сердце из камня…

Ладо сказала, что любовь всегда побеждает. Вот она меня и победила. Жизнь-то он мне сохранит, если захочет. Только зачем мне жизнь без него. Разве я смогу вернуться в свой мир, не надеясь даже изредка видеться с ним. И все же глубоко-глубоко в сердце жила тайная надежда на то, что Гавр не сможет расстаться со мной.

Теперь я большую часть дня проводила в Тварном мире и принимала всех желающих, начиная от бабушки и заканчивая Матушкой Заварзузой, в постели. Я притворялась больной, хотя возможно так оно и было, если проклятое, неотступное наваждение можно было приравнять к болезни. Да. Это стало для меня именно наваждением. Я больше не думала о любви. Нельзя было любить каменное изваяние.