Владимир Лосев - Вой оборотня Страница 49

Где-то вдалеке противно кричал женский голос, принадлежащий, похоже, все той же нервной девице.

Уже не помню, чего ей от меня требовалось, в мозгах как-то все перепуталось.

Потом все стихло, и я умер.

Последней мыслью было: «Жил грязно и умер в нечистотах чужого города – воистину достойное завершение жизни…»

И пришла тьма, в которой так легко и покойно. Ничего не болело, и не было ни в чем нужды, а вокруг были тишина и покой…

ГЛАВА ШЕСТАЯ

На дороге ли, на воде ли, в воздухе ли – всегда бойся диких зверей и своих сородичей.

А потом опять что-то случилось…

Глаза открывать не хотелось. Было тяжело дышать, во рту все высохло, словно там находилась пустыня, в которой очень неохотно ворочался огромный язык. Каждое веко весило примерно столько же, сколько огромный каменный валун, который я когда-то на спор поднял. Глупо это было, едва не надорвался, хорошо, вовремя бросил, иначе камень отдавил бы ноги…

И неприятно ощущался липкий пот на всем моем теле, от которого было неуютно и холодно.

Полежав еще немного, я пришел к неутешительному выводу, что все еще жив, а значит, надо попробовать собраться с мыслями, чтобы понять, где нахожусь. На ощупь – определенно лежал на кровати, чувствовалась солома, которой набит тюфяк, и доски, которые проступали под ним нестроганными краями.

Значит, точно живой, не думаю, что в верхнем мире есть такие же ужасные тюфяки, как на постоялом дворе. И похоже, в той комнате, где меня поселили, плохие у меня от нее воспоминания, такое ощущение, что постоянно приползаю сюда умирать.

Рядом слышались голоса, один явно принадлежал хозяину постоялого двора, а вот второй казался незнакомым.

– Так он будет жить? – спросил хозяин. – Этот парень занимает комнату уже четвертые сутки, а заплатил всего за одни. Сразу предупреждаю, если умрет, то не стану тебе платить за его лечение, глупо оплачивать за врачевание мертвеца…

– Если до этого часа не умер, то уже не умрет, – пробурчал кто-то, по-видимому местный знахарь. – Не дам я ему умереть, и мое лечение стоит дорого. Считай, этого везучего парня я вытащил из рук смерти. Так ты и не сказал, есть у него деньги или нет? По нему не скажешь, что он богат. Вероятно, бродяга. Так что если ты меня обманул, сразу предупреждаю, будет худо – порчу наведу или проклятие у ворот постоялого двора повешу.

– Деньги есть, он их оставил мне перед тем, как уйти, – вздохнул хозяин. – Я и сам переживаю о своих убытках: если он умрет, придется все его золото отдать страже.

– Золото? У него есть золото? Что ж ты раньше не сказал, я бы давно сбегал за заживляющим камнем.

– Что толку в деньгах, если все придется отдать? – В голосе хозяина звучала горечь и печаль. – А не отдашь, еще хуже будет…

– Это еще почему?

– Из стражи командир пришел и предупредил о том, что в муниципалитете придумали новый закон: если кто-то умирает в черте города, то деньги идут в казну, иначе не на что хоронить. Мне сказали, я смогу оставить себе только то, что находилось на нем в момент смерти, и то если он умрет у меня в доме, поэтому принял его полумертвого и за тобой послал.

– Так на нем же ничего нет, он голый! Где деньги?

– Одежду его служанки постирали и убрали в шкаф, на нем был пояс с кинжалом и фляжкой, два ножа и пустой мешочек из-под золота…

– Пустой?

– Похоже, кто-то его опустошил, возможно, те моряки, что его принесли. Я точно знаю, он был полон, когда парень уходил, сам отсыпал ему монет из его же запасов. А моряки мне незнакомы, до этого у меня ни разу не появлялись, так что и потребовать будет не с кого.

– Кинжал-то хоть с каменьями?

– Простой, без украшений, даже серебро на лезвии и то поизносилось от старости. А еще у него на груди висели два оберега, один обычный – заговоренный, а второй какой-то странный, никогда такой не видел, ни на какой другой не похожий…

– Обереги продавать нельзя, их маги настраивают на человека, никому другому не подойдут. – Лекарь вздохнул. – Их только выбросить или спрятать в землю лет на десять, а то некоторые из них даже убить могут. Если денег не будет, я его возьму. Ладно, будем надеяться, что парень не умрет и за все заплатит. Вон у него и дыхание выровнялось, кожа порозовела, а то, когда я пришел, совсем белый был.

– Ну теперь-то можешь сказать, что с ним приключилось? Может, заразное что-то, а мы тут вокруг него скачем?

– Незаразное, это точно, больше похоже на яд, но на какой – не знаю, в первый раз с таким встретился. Если бы этого парня не тошнило, он бы давно умер, а так от большей части отравы сам без меня избавился. Ты не знаешь, кому потребовалось его травить?

– Откуда мне-то знать? Я его четвертый день знаю, причем три дня он без сознания. Думаю, кто-то увидел у парня золото и захотел денежки забрать, может, что-то в еду подсыпали в каком-нибудь трактире, а парень вовремя почувствовал неладное и ушел. У меня такие случаи бывали.

– Так ты, получается, сам своих клиентов травил?

– Я этого не говорил, просто знаю, как такое происходит…

– Пить, – простонал я. – Воды…

Их болтовню было тяжело слушать, слышал хоть и не все, а обрывками, но все равно противно, а слышал плохо потому, что. в ушах шумел прибой, словно стоял на берегу моря. Даже не понимал, о ком они говорят, помню же, что в тот день ничего не ел, а в портовом трактире пил вино, оно было кислым…

За вином поговорил с капитаном, кажется, договорился о том, что он меня возьмет, а на обратном пути что-то со мной случилось, не помню что…

Вроде оборотни на меня напали, и я с ними сражался. Кажется, даже победил, если только не приснился обычный кошмар. Девушка-оборотень попалась симпатичная, в желтом сарафане, я ей в горло серебро засунул. А так красивая была, фигурка что надо…

К моим губам прижали край глиняной кружки, вода оказалась безвкусной и совершенно не утоляла жажду, но язык стал меньше, и я смог дышать, а не только хрипеть.

Еще через какое-то время после борьбы с собой и тяжелыми веками мне удалось открыть глаза. В комнату падал солнечный свет и слепил меня, привыкшего к благодатной тьме. Передо мной раскачивались знакомые стены, у окна стоял мой наполовину пустой мешок, рядом с ним меч, лук со снятой тетивой, колчан со стрелами, только серебряных уже нет…

Я скосил глаза. Поворачивать голову было мучительно болезненным делом. Комната оказалась пустой. Если кто и приходил, то давно ушел. Был ли услышанный разговор знахаря с хозяином постоялого двора бредом или правдой, теперь не узнать.

Надо бы встать, кое-что во мне настоятельно этого требовало, я попробовал, но даже ногу не смог снять с матраца. Какое-то время полежав на боку, все-таки сбросил ногу, а вслед за ней и сам с грохотом упал на пол.