Гарт Никс - За стеной Страница 49

Гретель открыла клетку, обняла брата и создала заклинание на тепло. Но мысли ее были о холоде — и о колдунье.

— Если бы мы могли каким-то образом заманить колдунью и Лазаруса в холодильную комнату, они бы замерзли там до смерти, — медленно сказала Гретель. — Но для этого надо, чтобы в холодильной комнате стало намного холоднее, чем сейчас, тогда она не успеет произнести заклинания.

Они осмотрели холодильную комнату, Гензель увидел в углу бочонок с жидким азотом, и тут его осенила идея.

Через час ловушка-заморозка для ведьмы была готова. Воспользовавшись ножом, Гензель отвинтил внутреннюю ручку двери, таким образом теперь невозможно было выйти наружу. Затем они установили бочонок на стопку коробок за дверью и разлили по всей комнате воду, так что пол превратился в сплошной лед.

А потом они легли спать и спали до тех пор, пока Гретель не услышала, как колдунья поворачивает ключ в замке двери. Девочка вскочила и пошла в холодильную комнату. Оставив дверь приоткрытой, она осторожно встала на лед и сняла крышку с бочонка. Затем вышла наружу, зажав нос и делая вид, что задыхается.

— Что-то не в порядке, Хозяйка! — воскликнула она. — Там все сгнило!

— Что?! — крикнула колдунья и бросилась через пещеру, сверкая одним голубым глазом. По привычке, Лазарус бежал у ее пяток, хотя она уже не нуждалась в его зрении.

Когда колдунья вбежала в холодильную комнату, Гретель отступила в сторону и сильно толкнула ее. Колдунья заскользила по льду, врезалась в коробки и упала на спину как раз в тот момент, когда опрокинулся бочонок с жидким азотом. И в то же мгновение последний крик колдуньи потонул в облаке леденящего испарения.

Но Лазарус, более шустрый, чем обыкновенные коты, сделал сальто назад. Древние швы его шкуры разошлись, и взорвалась колдовская серебряная пыль, которая наполняла кота и давала ему жизнь.

На мгновение, пока пыль скрывала зверя, Гретель расслабилась, но тут же закричала: на нее, щелкая зубами, прыгнула передняя часть Лазаруса. Гретель пнула его ногой, но кот не почувствовал удара, а его огромные челюсти схватили девочку за коленку.

Гретель снова закричала, и рядом оказался Гензель, он стал вытряхивать странную пыль из разломанного туловища, будто выбрасывал пыль из пылесоса. За несколько секунд от Лазаруса не осталось ничего, лишь голова и пустая шкура. Но даже и эти остатки не желали умирать, тогда Гензель поддел его пасть половой щеткой и впихнул рычащие куски зверя в одну из клеток.

Гретель смотрела, как остатки кота кусают клетку, зеленые глаза Лазаруса все еще были наполнены колдовской жизнью и ненавистью.

— Гензель, — сказала Гретель, — твой глаз заморозился вместе с колдуньей. Но я помню одно заклинание — так что глазик у кота надо бы забрать.

Когда позже они вошли в холодильную комнату, чтобы взять костяной ключ из замерзших, скрюченных пальцев колдуньи, Гензель уже смотрел на мир двумя глазами, одним — голубым, а другим — зеленым.

Еще позже, когда они добрались до своего дома, вид зеленого глаза вызвал сердечный приступ у Мамыведьмы, и она умерла. Но папа так и остался слабым человеком, и через год он задумал жениться на женщине, которая тоже не любила его детей. Правда, новая Мамаведьма встретилась не с обычными детьми, а с Гретель, которая была наполовину колдуньей, и с Гензелем, которого колдовской зеленый глаз кота наделил загадочной силой.

Но это уже другая сказка…

Сундук с приданым

В одно пыльное, медленное утро лета 1922 года, когда после пятиминутной стоянки поезд с молоком вышел из Динилбарга, на платформе остался плачущий пассажир. Сначала за свистком паровоза, за вздымающимися клубами пара и дыма, за стуком колес по стальным рельсам никто этого не заметил. Молочник был занят бидонами, начальник станции — почтой. А больше на станции никого и не было.

Когда поезд завернул за поворот и увез с собой все шумы, плач стал слышен явственно и отчетливо. Молочник и начальник станции оторвались от работы и увидели плачущего пассажира.

На самом краю платформы, на громадном сундуке, в котором обычно перевозят багаж пассажиры больших океанских лайнеров, лежал ребенок, плотно закутанный в розовое одеяло. С каждым криком, с каждым движением ребенок скатывался все ближе к краю сундука. Если он скатится, то упадет не только с сундука, но и с платформы, прямо на рельсы, на четыре фута вниз.

Молочник перепрыгнул через бидоны, повалив два из них, и его каблуки разбрызгали разлившееся молоко. Начальник станции выронил мешок, откуда в разлившееся молоко каскадом полетели письма и пакеты. Оба ухватили ребенка как раз в тот момент, когда он уже скатывался с сундука. Оба отошли от края платформы, наступая друг другу на ноги. В их руках покачивался ребенок.

Вот так Алиса Мэй Сьюзан Хопкинс прибыла в Динилбарг и заполучила двух неродных дядей с одинаковыми именами — дядю Билла Кэйри, начальника станции, и дядю Билла Хугинера, молочника.

Первым, на что обратили внимание оба Билла, когда поймали ребенка, была записка, приколотая к розовому одеялу. Слова, написанные темно-синими чернилами на красивой, плотной бумаге, поблескивали на солнце. Записка гласила:

«Алиса Мэй Сьюзан, родилась в Саммер Солтис в 1921 году. Позаботьтесь о ней, и она позаботится о вас».

Для того чтобы новости об Алисе Мэй Сьюзан разнеслись по городу, много времени не понадобилось. Не больше чем через пятнадцать минут пятьдесят процентов взрослых женщин города были уже на станции, тридцать восемь из них так сгрудились над бедным ребенком, что девочка чуть не задохнулась. К счастью, Эулалия Фалкрик, как всегда, взяла на себя руководство и установила расписание для объятий, поцелуев, разглядывания, суетливой заботы, причитаний и сюсюканья.

Позднее в это расписание добавился уход за Алисой Мэй Сьюзан. Девочка передавалась от одной замужней женщины к другой и каждый месяц меняла фамилию, переходя из семьи в семью. Все в один голос говорили, что она — прелестная малышка, и Эулалия Фалкрик должна была, наконец, определить, кто удочерит ребенка.

Ее окончательное решение было принято благодаря одной простой вещи. В то время как все женское население возилось с девочкой, почти все мужское население городка было занято тем, что пыталось открыть сундук, на котором нашли плачущую малышку.

На первый взгляд сундук был огромным, но обыкновенным. Он был около шести футов длины, трех футов ширины и двух футов высоты. Его обвивали два кожаных ремня, а в скважину медного замка можно было вставить палец. Только никто этого не делал после того, как Торранс Виб всунул туда палец, а вытащил обрубок.