Михаил Ежов - Время камней Страница 49

— Ты что-нибудь знаешь о моей семье? — спросил Сафир, когда они оказались на вершине, с которой открывался вид на колышущееся зеленое море деревьев. Местами листва начинала приобретать тот особый оттенок, который предвещает приближение осени.

— О чем ты? — нахмурилась Армиэль, непонимающе глядя на Сафира. — Я слышала только, что род Маградов всегда был близок нашему. Твои предки верно служили трону и империи, и их заслуги возвеличили…

— Это общие слова, — нетерпеливо перебил ее Сафир, — а я имею в виду, известно ли тебе что-нибудь о моих родителях? Мне от них досталось только богатство и фамильные портреты. Но как жили они, что значили для Урдисабана и других людей? С кем дружили, кто мог бы рассказать мне о них, поделиться воспоминаниями?

Армиэль задумалась, затем виновато пожала плечами:

— Прости, ничего не приходит в голову. Это было так давно.

— Люди, знавшие их, должны быть еще живы, — возразил Сафир.

— Да, конечно. Я уверена, если расспросить кого-нибудь из вельмож, они смогут помочь. Полагаю, твой отец часто бывал во дворце и его должны хорошо помнить.

— Я не раз заговаривал об отце, но никто не признался, что знал его. Возможно, он жил затворником?

— Я могу поговорить с отцом, — предложила Армиэль. — Уж он-то должен быть в курсе.

— Это было бы чудесно! — Сафир взглянул на нее с благодарностью.

— Почему ты вспомнил о нем? Я хочу сказать, раньше ты никогда не спрашивал о родителях.

Сафир пожал плечами:

— В последнее время я часто думаю о смерти отца. И о судьбе матери тоже. Возможно, причина в том, что мы должны пожениться, а мне не с кем поговорить о них.

— В каком это смысле?! — Армиэль приняла шутливо-обиженный вид. — А со мной?

— Ты же понимаешь, о чем я говорю, — смущенно произнес Сафир.

— О совете и поддержке, — принцесса кивнула. — Я забываю, что у меня-то полно нянек и прочих желающих влезь в душу и поделиться опытом, — она рассмеялась. — Я такая эгоистка! Прости меня.

— Ты самая замечательная девушка на свете! — искренне воскликнул Сафир. — Мне не за что прощать тебя.

— Прогуляемся? — предложила Армиэль.

Они спешились, передали поводья телохранителям и взявшись за руки двинулись по дорожке, идущей между стволами кленов и тополей. Вдоль обочин тянулись кусты шиповника и остролиста, низко проносились золотые шмели, на ветвях чистили перья птицы. Преторианцы подтянулись поближе, четверо из них вошли в лес по обе стороны дороги, а двое обогнали влюбленных и уехали вперед, выполняя роль арьергарда.

— Интересно, хоть после свадьбы они оставят меня в покое? — проговорила Армиэль, проводив их взглядом.

— Мы заведем собственную охрану.

— Надеюсь, не такую назойливую?

— Ты ведь не думаешь, что я соглашусь подвергать тебя опасности? — улыбнулся Сафир.

— Если ты будешь рядом, то иной охраны мне и не нужно.

— Ты на меня слишком полагаешься.

— Как же иначе? — подняла брови Армиэль. — Ведь ты даже императора спас, разве нет?

Сафир взглянул ей в глаза, пытаясь понять, всерьез ли она говорит, но не смог определить, а спрашивать не хотелось.

— Это была случайность, — возразил он.

— Ладно, не бойся, — Армиэль с улыбкой пожала ему ладонь. — Разумеется, я позволю тебе нанять каких-нибудь головорезов, чтобы защищать меня от всех и вся!

Сафир поцеловал ее, и они пошли дальше, наслаждаясь утром и обществом друг друга.

Чтобы городская беднота не так сильно ощущала собственное ничтожество, отец ныне царствующего императора Камаэля велел построить Цирк — арену, где устраивались различные состязания. Вокруг нее амфитеатром располагались деревянные скамьи, только первые два ряда были сложены из камня и предназначались для вельмож.

Вход был бесплатным, а в Тальбоне проживали почти пятьсот тысяч человек, поэтому Цирк мог вместить далеко не всех, так что места занимали затемно, за несколько часов до начала представления. Это, конечно, не касалось вельмож, за которыми были закреплены первые ряды.

В первый день недели, амаргол, на который было назначено торжественное празднование установления мира в империи (имелось в виду подавление бунта в Лиам-Сабейской провинции), Цирк, освещенный косыми лучами восходящего солнца, выглядел особенно внушительно: трибуны, ложи и скамьи заполнила толпа, состоявшая из празднично одетых горожан всех сословий; аристократы и богачи, занимавшие первые ряды амфитеатра, щеголяли в длинных белых тогах и коротких разноцветных туниках, женщины — в платьях и головных уборах. Некоторые из их нарядов были настолько фантастическими, что в них трудно было разглядеть владелицу. Простой же люд извлек из сундуков и кладок то, что было получше и почище. Женщины украсили себя медными и бронзовыми бусами, браслетами и серьгами. Трибуны пестрели и колыхались, словно ожившее поле цветов.

Большинство аристократов уже заняли свои места, а простые горожане заполнили Цирк еще до рассвета. Все с нетерпением ожидали появления в Золотой Ложе императора Камаэля и высших сановников. Первый советик Ормак Квай-Джестра должен был объявить начало состязаний.

Гости Тальбона, впервые попавшие на представление, с интересом рассматривали Цирк: посредине арены стояла каменная стена, по краям которой возвышались две стройные башни. Их украшали мраморные статуи великих воинов Урдисабана, обелиски с именами богов и посвященные им маленькие храмы, блестевшие круглыми куполами и тонкими, словно иглы, шпилями. С двух сторон виднелись две подставки на витых колоннах. На одной из них сверкали семь бронзовых грифонов, на другой — такое же количество бронзовых лошадей. Вокруг этой конструкции проходил путь колесниц, ограниченный каменным бордюром.

Солнце, приближаясь к зениту, начало припекать. Редкие облака теснились у горизонта, над ареной же небо было чистым.

Сафир и Нармин сопровождали императора Камаэля и посла Казантара, шествовавших по темным гулким коридорам Цирка. Процессия, состоявшая из советников и телохранителей, направлялась к Золотой Ложе.

Снаружи доносился гул голосов — словно волны накатывали на могучий утес. Процессия поднялась по широкой каменной лестнице, слуги отдернули тяжелые портьеры, и яркий свет на мгновение ослепил Сафира.

Император Камаэль подошел к перилам балкона и поднял руки, приветствуя зрителей. Трибуны взорвались восторгом и взлетевшими в воздух шляпами и шарфами.

Когда рукоплескания смолкли, Ормак бросил вниз белый платок. Как только он коснулся песка, двери конюшен распахнулись и разноцветные колесницы вылетели на арену.