Виталий Останин - Остерия «Старый конь» Страница 5

— Кто?

— Щёголь. Один. Ждет в кабинете.

И решив, что исчерпывающе описал ситуацию, мужчина закрыл глаза. Гикот потянулся, требуя внимания, и человек почесал его большую голову между ушами.

Мерино удивленно покачал головой (все-таки не ошибся — барон да Гора пожаловать изволили), и прошел внутрь.

Он уже шесть лет был владельцем остерии. Таверны, если угодно, хотя сам он не находил это слово удачным. Таверна, это ведь еда и постель, вышибала на входе, гулящие девки, цепляющие набравшихся клиентов, драки каждый день, ну или раз в неделю — непременно! Остерия — это гости. Каждому из которых хозяин рад. Они приходят покушать и поговорить, причем не всегда понятно, какая из этих двух потребностей важнее. О каждом госте хозяин знает все: где живет (как правило неподалеку), что любит поесть (копченые ребрышки, синьор Полеро? Как всегда, без соуса?), что любит пить (вчера привезли келиарское темное, не желаете попробовать?), и о чем хочет поговорить (и не говори, Алсо, такие цены на специи — просто позор для нашего герцогства!). В таверне хозяин не более чем прислуга: приготовь, подай на стол да получи причитающиеся монеты. В остерии хозяин — глава клуба по интересам, знаток всех новостей, кладезь рецептов для все окрестных хозяек и третейский судья в случае споров. Словом, уважаемый человек. А значит несуетливый, немногословный и степенный.

Поэтому Мерино прежде пошел не к ожидающему его гостю, а на кухню, где выяснил у повара о состоянии дел. Затем прошел в зал, в котором сидели лишь двое завсегдатаев из соседей, обменялся с ними парой фраз о погоде и только после этого вошел в отдельный кабинет. Таких в его заведении было три, и тот, на двери которого была прибита бронзовая цифра «1», использовалась для встреч, к делам остерии не имевших никакого отношения.

Человек, которого Бельк назвал щеголем, полностью соответствовал этому короткому и емкому описанию. Тончайшей выделки сапоги серой кожи, серые бархатные бриджи, того же цвета комзол, расшитый серебряными нитями в димаутрианском стиле, что в этом году вошел в моду. Море кружев, от воротника до запястий. Тонкие кисти рук, унизанных перстнями, в одной из которых висел кружевной же платок, а вторая держала серебряный кубок. Худое и бледное лицо с тонкими чертами из тех, про которые доброжелатели говорят «породистое», а злопыхатели — «надменное». Непроницаемые черные глаза чуть прикрыты в приличествующей аристократу скуке. И завершение ансамбля, над которым наверняка работал с десяток человек, широкополая шляпа с темно-красными перьями неизвестной Мерино птицы. Щеголь. Барон Бенедикт да Гóра, кансельер коронного сыска Ее высочества Великой герцогини Фрейвелинга.

— Мое почтение, господин барон! — Мерино склонил голову. — Какая честь для моего заведения!

Аристократ окинул фигуру трактирщика ленивым взглядом. Рука с платком описала небольшой полукруг, разрешая войти и сесть.

— Ваш тон, синьор Лик, будто бы говорит об обратном. — Голос барона был низким, глубоким и немного хрипловатым, опять же по последней моде в столице.

— Что вы, господин барон! Как вы могли подумать о таком! Я всегда рад принимать вас… — Голос Мерино сочился таким количеством масла, что его хватило бы смазать все скрипящие двери города.

И вдруг сделался сухим и сварливым:

— …даже если маленький паршивец заходит так редко, что я начал забывать, как он выглядит!

Манеры барона мгновенно изменились, будто провели губкой по холсту, стирая одну картину и открывая другую. От ленивой изнеженности и вальяжности не осталось и следа, глаза весело блеснули, а из голоса исчезла модная хрипотца.

— Мерино, я ведь важный государственный служащий! По-твоему, мне так просто вырваться?

— От замка пешком десять минут идти!

— И ты считаешь, что я все время провожу в Инверино?

— А на что еще может быть способен изнеженный юноша дворянского рода?

— Мне двадцать два года!

— И где я ошибся?

— В изнеженности! Я этот образ называю «щёголь»!

— Бельк так тебя и сказал. Говорит он, как ты знаешь, мало, но всегда точен в формулировках.

— Как дела у старого душегуба?

— Разве ты не говорил с ним?

— Дворянин, беседующий с трактирным вышибалой, — это ни в какие ворота!

— Ну, хоть каплю здравого смысла я вбил эту аристократическую голову!

— А также научил парочке грязных трюков со шпагой!

— Иначе бы ты не смог спокойно ходить по городу со всеми этими перстнями.

— Я правда скучал, Мерино.

— Я тоже, мой мальчик. И я прекрасно все понимаю про твою занятость. — Мерино налил себе вина, тронул краем кружки бокал барона. — Но имеет право старый человек поворчать на радостях. Даже если и понимает, что ты пришел по делу.

Бенедикт кивнул. Они с Мерино знали друг друга довольно давно и, общаясь без свидетелей, опускали сословные нормы поведения. Да и вообще не видели причин соблюдать правила приличия, по которым оба собеседника часами ходят с разговорами вокруг да около.

— Ограбление корабела Беппе Три Пальца…

— Украли чертежи19 нового судна?

— Демоны, Мерино! Ты уже в курсе?!

— Когда-то я был очень неплох в своей работе, — с деланной скромностью улыбнулся трактирщик.

Барон хохотнул — грубо и искренне, что совершенно не вязалось с его образом. Так развязано мог вести себя лейтенант наемников, бретер, наконец, но никак не благородный человек.

— Но как ты догодался? А! Аресты пыльников, которые проводит стража!

— Не только, но да! Бенито, я надеюсь, эти аресты не твоя инициатива?

— Конечно, нет! Проклятый идиот Бронзино! В чью светлую голову пришла идея сделать едва получившего дворянство солдафона начальником сольфикхунской стражи?!

— Твоему покровителю маркизу Фрейлангу. И Бронзино не так плох, просто стремится доказать, что он хорош. К тому же, тебе ли рассуждать о солдафонах и дворянстве?

Бенедикт развел руками: мол, поймал. Его отец тоже был первым носителем баронского титула, получив его за верную службу от своего сюзерена.

— Что за судно-то хоть?

Да Гора немного замешкался при ответе. Мерино прекрасно понял, что послужило причиной этого: с одной стороны — секретные сведения и въевшаяся привычка про эти секретные сведения молчать, с другой стороны — старый наставник, которому Беннедикт доверял, как себе, если не больше. Впрочем, все произошло так быстро, что даже не возникло паузы.

— Три Пальца называет его «кьята». Большой и быстрый корабль для перевозки чего угодно через море. Товаров, войск. Никто особо пока не верит, что из чертежей способно родится сразу и большое, и быстрое судно…

Барон замолчал, реплика не требовала завершения. Верили ли в проект талантливого корабела или нет, а желания проверять, сможет ли кто-то из соседних государств построить судно по чертежам, ни у кого не было.

— Расскажи мне, как обнесли дом корабела, — попросил Мерино.

— Как это вышло, что ты не знаешь? — попытался сыронизировать да Гора, но, поймав серьезный взгляд трактирщика, поднял в капитуляции руки: — Понял, понял, никаких шуточек!

Дом корабела, по словам барона, обокрали очень профессионально. Воры, по всей вероятности, некоторое время следили за Беппе Три Пальца, изучая его привычки, и для проникновения выбрали один из небольших промежутков времени, когда старый мастер выходил за едой в ближайшую лавку: экономки у него не было, а сам он не готовил. Буквально за те несколько минут, что корабел отсутствовал, воры пробрались в дом через дверь (замок там ерунда, мне-то на минуту делов!), зная при этом, где что лежит, взяли папку и скрылись. Никто из соседей старого мастера ничего не видел, сами воры никаких следов не оставили. Беппе еще и около часа потратил на поиски папки, решив, что сам куда-то положил ее, да забыл. Потом, конечно, вызвал стражу…

— В общем, ни следов, ни подозреваемых! — закончил да Гора.

Мерино сделал маленький глоток вина.

— Ясно… Послушай, все хотел спросить у тебя, да повода не было. А как вышло, что личный, фактически, корабел двора Ее Высочества живет и трудится не при замке? Все-таки не рыбацкие баркасы строит?

Барон махнул рукой.

— Гений он, понимаешь? Работается ему только дома, людей на дух не переносит, чинов и происхождения не признает! Фрейланг его как-то попросил выбрать место для работы в Инверино, так а он господина маркиза так отчитал с использованием морской лексики, что вопрос более не поднимался. Другой бы уже к вечеру на виселице болтался, но тут особый случай. При всех его недостатках, корабли он создает такие, будто ему Единый в ухо шепчет! Приходится терпеть…