Ольга Романовская - Песочные часы Страница 5

Для некоторых девушек тяжкая жизнь хыры начиналась сразу же после отбора. Я видела, как конвоировавшие одну из них солдаты надругались над несчастной чуть ли не у всех на глазах. Удосужились лишь вывести ее за решетку, прижали к стене и заломили руки над головой… Для Арарга это было в порядке вещей, у хыры не надо было спрашивать согласия, она принадлежала любому аверду, то есть свободному человеку. Абсолютно бесправное существо, хуже вещи, любая провинность которой строго каралась.

Я оказалась в последней партии. Шла, не чувствуя ног от страха. Вдруг меня тоже вот так отволокут к стене и изнасилуют? И не один, а сразу двое.

Встала там, где велели. Чужой опыт заставил меня молчать и не двигаться.

От группы торговцев отделился невысокий щуплый человек в кожаной куртке на меху. Подошел ко мне вплотную, взял за подбородок, посмотрел на глаза и зубы, будто у породистой лошади, затем, велев солдату заломить мне руки за спину, потрогал грудь. Судя по ухмылке, остался доволен.

— Раздеть до рубашки, — скомандовал он.

Естественно, приказ тут же был выполнен.

Теперь меня, практически голую, придирчиво щупали трое, о чем-то переговариваясь между собой.

Араргец в кожаной куртке развернул меня спиной к себе, глянул номер и попросил принести мой опросный лист.

— Семнадцать, — радостно улыбнулся он, — самое то! Если она здорова и невинна, из нее выйдет великолепная торха, я бы сказал, элитная торха. После благоприятного осмотра врача я согласен заплатить в казну двести цейхов.

Видимо, остальные торговцы не готовы были расстаться с такой суммой денег, и я досталась человеку в кожаной куртке.

Когда меня вели внутрь казарменных помещений, в которых до отправки торговцам содержался живой товар, я, скрестив пальцы связанных рук, молилась, чтобы меня не сделали хырой. Только бы торхой! Еще тогда я инстинктивно чувствовала, что участь торхи не так печальна, как беспросветное существование хыр.

Комнатка была небольшая, без окон, начисто выбеленная. Из мебели: стул, стол, ширма, а за ширмой — простое ложе, покрытое простыней. За столом сидел человек и что-то писал в толстой амбарной книге.

— Еще одна? — лениво бросил он через плечо. — Иди за ширму и раздевайся.

Раздевайся? Куда дальше раздеваться: на мне только нижняя рубашка, белье и чулки.

Оторвавшись от своих бумаг, араргец вопросительно посмотрел на меня:

— Ну, что стоишь? Не стесняйся, я врач, меня твои прелести не интересуют. Или мне позвать солдат, чтобы они тебя держали?

Судорожно сглотнув, я отправилась за ширму. Взялась за подол рубашки, но снять не решилась.

— Давай, не задерживай меня, — врач взял странного вида перчатки и шкатулку с инструментами. — Ладно, тогда сначала просто сядь и покажи мне свое горло.

Он внимательно осмотрел мое горло, нос, глаза, кожу, сосчитал пульс, спросил, чем я болела в детстве, потом, видимо, отчаявшись, что я сделаю это сама, снял с меня рубашку и пощупал живот. Удовлетворенно кивнув, врач вернулся к столу и сделал отметки на обороте моего опросного листа, занес какие-то сведения в книгу.

Обрадованная, что все закончено, я собралась, было, одеться, но араргец остановил меня:

— Подожди, самого главного мы еще не видели. Белье снимай. Сначала верх.

Щёки покрылись пунцовыми пятнами. От смущения я замерла.

— Ты, что, никогда у врача не была? Для тебя я не мужчина, так что хватит краснеть.

Дрожащими руками я распустила ленту и сняла бюстье. Врач вслух обозначил форму груди, записал данные в оба документа, а потом тщательно осмотрел, надавливая и пощипывая, выдающую часть моего тела, поинтересовавшись, не находила ли я на груди каких-либо уплотнений. Я ответила отрицательно.

— Что ж, прекрасно! Судя по всему, ты здорова. Теперь снимай трусики и ложись на спину.

Видимо, я посмотрела на него с таким ужасом, что смогла достучаться даже до зачерствевшего на работе араргца.

— Успокойся, никто тебя насиловать не собирается, — он погладил меня по спине и сам избавил от спорного предмета одежды. — А теперь будь умницей и дай мне взглянуть.

Умницей мне пришлось быть поневоле, сама, разумеется, я не собиралась раздвигать ноги перед первым встречным, но врач был знатоком своего дела.

— Девственница, — он выпрямился и снял перчатки. — Не так уж и страшно, а? Ладно, одевайся, сейчас отдам твою карточку. В хыры тебя точно не отправят, так что можешь радоваться.

А мне было все равно, жалкая, зареванная, я лежала на этой простыне, судорожно сжимая согнутые в коленях ноги. Было мерзко.

К счастью, унижения мои на этом окончились. Меня накормили, позволили вымыться и снабдили чистой одеждой — серым платьем с разрезами на бедрах. Под него надевалась тонкая нижняя юбка; нижняя рубашка не полагалась. Лиф платья держался на шнуровке. Бюстье мне оставили прежнее, зато выдали две пары чистых трусиков. Вот и все 'приданое' торхи.

Утомленная дорогой и пережитыми событиями, я быстро заснула на общей кровати с двумя другими девушками.

Разбудили меня грубо: какой-то ангерец в поношенной одежде тряс за плечи и что-то кричал на местном наречии, которого я не знала. Видимо, он был из крестьян и никогда не покидал пределов Арарга, не общался с представителями других народов, иначе бы говорил на сойтлэ. Для некоторых, например, нашего княжества сойтлэ был родным языком, как, в прочем, для остальных народов долины Старвея, для некоторых, как Арарга, — приобретенным. Сойтлэ произошел от альвийского диалекта, а так как альвы в свое время играли огромную роль в жизни людей, то, разумеется, именно люди приобщились к их языку, а не наоборот.

Постепенно сойтлэ вытеснял все остальные диалекты, даже здесь, на Восточном архипелаге, правда, местные наречия в королевстве Арарг не вымерли, перейдя в разряд языка 'для своих'. Очень удобно: стоишь, неспешно беседуешь перед носом чужестранца, а он не понимает ни единого слова.

Араргский язык не был однороден, делился по социальному и географическому принципу. Мне нравился миосский, на котором говорили норны: более плавный, с минимумом шипящих звуков, с множеством долгих гласных. За время жизни в Арарге я научилась понимать его и даже более-менее сносно говорить.

Но, разумеется, тогда я не знала ни слова по-араргсски, да и о происхождении сойтлэ имела самое смутное представление.

Кто этот человек, что ему от меня нужно? Оказалось, встать, умыться и выйти в один из внутренних дворов, где, зябко подергивая плечами под дешевыми шерстяными накидками, уже сгрудились остальные приобретения торговца в кожаной куртке.

Сам он появился минут через пять, пересчитал нас, критически осмотрел и велел связать веревкой в одну цепочку. Так, словно стадо, нас вывели за пределы внутренних стен крепости. Сбежать не было никакой возможности. Во-первых, охранявшие нас слуги торговца, строго следившие за тем, чтобы мы не нарушали строй. Провинившаяся получала толчок в спину рукоятью плети, если сбилась с шага, и несильный, чтобы не осталось следов, удар плетью за попытку заговорить с товарками или отклониться с невидимой прямой линии. Во-вторых, охрана, замыкавшая нашу цепочку: пятеро мускулистых мужчин со зверскими рожами. В-третьих, крепостной гарнизон. Не хотелось получить пулю или болт.