Анатолий Дроздов - Самец взъерошенный Страница 5

— Покажись! – попросила Ольга. – Разденься!

Я пожал плечами и стащил джемпер, следом – рубашку.

— Ух, ты!

Ольга встала и тронула ладонью грудную мышцу. Я усмехнулся и согнул в локтях руки, демонстрируя бицепсы. Она их немедленно ощупала. После чего ткнула пальцем в рельефные мышцы живота.

— Уважаю таких мужиков! – сказала, почему-то тяжело дыша. – Не пьет, не курит, спортом занимается. Не то, что нынешние. Я за собой тоже смотрю. Гляди!

Она распахнула халат. Под ним ничего не оказалось, даже трусиков. Две груди, тяжелые, но не отвислые, колыхнулись, задорно уставившись на меня розовыми сосками. Он невольно сглотнул.

— Потрогай! – шепнула Ольга. – Это настоящее! Никакого силикона!

Я, уже понимая, что дальше произойдет, положил ладони ей на груди. Бережно стал их ласкать. Она закрыла глаза и задышала – часто и порывисто. Затем вдруг резко отбросила мои руки и впилась мне в губы. Ее язык скользнул мне в рот и заелозил там, скользя вдоль десен. Поцелуй вышел долгим. Наконец Ольга простонала и отстранилась.

— Давай! – велела лихорадочно. – Быстрее!..

— Ты молодец! – сказала она, когда мы угомонились. – В постели о женщине думаешь. И вообще… Встретить такого в каком-то Задрищенске! Красавец, умница, да еще порядочный…

— С чего ты взяла? – удивился я.

— Навела справки. Влезла на твою страничку в социальных сетях, – Она хихикнула. – Прямо удивительно! Ни флирта, ни ругани, ни скабрезных шуточек. Не мужчина, а мечта! Как тебя до сих пор не подцепили?

— Не подцепился, – буркнул я.

— Ты не прост, – согласилась Ольга. – Я заметила. Может тебя не отдавать? Оставить себе?

— А контракт?

— Порвать и выбросить! – хмыкнула Ольга. – Везла четверых, один передумал дорогой. Всего-то делов! А?

Я не ответил.

— Не оставлю! – решила Ольга. – Сбежишь! Зачем мне колобок? От других ушел и от меня укатишься. Ладно, устала. День был тяжелый. Давай еще разок и будем спать…

Когда я вернулся в купе к ребятам, братья–двойняшки посапывали на верхних полках. Только Олег сидел на расстеленной постели. Голова его качалась в такт движениям вагона.

— Что так долго? – спросил, увидев меня. Язык у бывшего десантника ворочался тяжело. – Не дождались! – Он указал на пустую бутылку. – Самогон, конечно, но вкусный.

— Не важно! – махнул я рукой и стал застилать постель.

— Я вот думаю, – продолжил Олег. – Какую машину сначала купить? Подержанную, или подсобрать денег – и новую?

— Подержанную! – посоветовал я. – Чтоб не жалко разбить. Ты, наверное, водить не умеешь?

— Я?! – обиделся Олег. – Да я в армии рулил всем, что движется!.. Два года по контракту! Потом надоело. Платят копейки, а имеют во все дырки.

— Это точно! – согласился я, вытягиваясь на полке.

— Значит, новую?

— Ага! – сказал я, зевая.

— «Биммер» или «мерседес»? Как думаешь?

«Один хрен!» – хотел сказать я, но не успел. Уснул.

Глава 2

Вопли гонца умолкли к закату. Тарготао жевала конину, отбитую под седлом на спине лошади, когда крики, перемежаемые стонами, вдруг резко оборвались.

«Ага! – поняла Тарготао. – Рябая Шпако все же добилась ответа».

В подтверждение ее мысли явилась Шпако, потная и усталая. Ее испещренное рытвинами лицо сияло. Склонившись перед предводительницей, Шпако замерла, ожидая приглашения сесть. Тарготао помедлила. Видеть могучую сарму, униженно ожидающую ее повеления, было приятно.

— Садись! – смилостивилась, наконец, Тарготао.

Палач села и поджала ноги. Взгляд ее выражал преданность.

— Заговорила? – спросила Тарготао.

— Да, великая! – поспешила Шпако. – Рассказала все, – она ухмыльнулась.

— Все ли?

— Можешь верить мне, великая! – насупилась палач.

— Говори! – велела Тарготао.

— Мушей ждут завтра. Их будет четверо.

— Мало! – нахмурилась Тарготао.

— Так сказала гонец. У нее не было причины скрывать правду.

— Хорошо! – кивнула Тарготао. Четверо – это плохо, но лучше, чем ничего. – А конвойная ала?

— Запаздывает, – ухмыльнулась Шпако. – В бурге тревожатся. Гонца как раз выслали, чтобы поторопить.

Тарготао едва сдержала крик радости. Получилось! Сотня, направленная навстречу ромам, сумела тех задержать. Наверняка ала, завидев противника, вместо того, чтобы ударить сходу, спешилась и загородилась щитами. Трусливые ромы всегда так делают – берегут воинов. Лишь выждав, когда у противника кончатся стрелы, садятся в седла. Только сармы к тому времени уже далеко. Преследовать их – зря тратить время. Каждое нападение степняков отбирает у ромов день пути. Пока вернутся разведчики, высланные проверить, далеко ли ушел противник, пока ала выстроится в походную колонну…

— Держи! – Тарготао швырнула Шпако мягкий, пахнущий конским потом кус мяса. – Заслужила!

Та схватила и набросилась на еду, жадно урча. «И в самом деле собака!» – подумала Тарготао, встала и направилась к шатру. Вскоре оттуда полетели быстроногие посыльные. Сотницы прискакали быстро. О перехваченном гонце они знали и ждали вызова.

— Завтра на рассвете! – объявила Тарготао. – Начнем затемно. Часовые будут дремать.

Сотницы обрадовано загомонили. Долгое ожидание утомило орду. Кони съели траву на полдня пути, торока с овсом опустели. А в бурге зерна много – ромы запасливы.

— Снимаемся! – велела Тарготао. – Нельзя опоздать. Идти тихо, копыта коней обернуть шкурами. Тем, кто насторожит часовых, сломают спину. Остановимся в пяти полетах стрелы от стен, дальше – пешком…

* * *

Часовой мотнула головой, отгоняя сон, и прислушалась. Ей показалось, и вправду раздался странный свист? Кому здесь быть? Сармы не подступают к крепости затемно: топот коней по ночам слышен издалека. Они подлетают днем, засыпают стены стрелами, после чего сразу отскакивают. Иначе скорпионы, установленные в башнях, начинают метать дротики, пробивающие даже железный доспех, к скорпионам подключаются онагры, бросающие через стены тяжелые камни. Те проделывают в рядах сармов целые бреши. Воя от бессилия, кочевники отступают. А если в стенах бурга квартирует ала, та немедленно вылетает через ворота и врубается в ряды степняков, сея смерть жалами дротиков и клинками остро отточенных спат.

Звук повторился. Часовая прищурилась. Светильник, пылавший на стене, слепил глаза. Центурион приказала выставить его и поддерживать огонь, дабы ала, спешащая к бургу, не заплутала в ночи. Гонец, ускакавший вчера, везла але приказ: спешить, невзирая на время суток. Об одном только не подумала центурион: огонь на стене лишает часовых зоркости. Глаза, ослепленные ярким пламенем, не видят в ночи.

Часовая отошла от светильника и выглянула между зубцов. Она не подумала, что вот так, на фоне пылающего светильника, представляет собой отличную мишень. Ее просчетом немедленно воспользовались. Стрела, прилетевшая из темноты, пробила воину горло. Она захрипела и упала на дорожку. Звякнула лорика, соприкоснувшись с камнем, затем прозвенел соскочивший с головы убитой шлем, но эти звуки уже никого не встревожили. Взобравшись по наброшенным на зубцы арканам, на стены прыгали сармы. Часовых в башнях вырезали вмиг. Вскоре заскрипели, открываясь, ворота, и внутрь бурга, вопя и размахивая топориками, ворвалась орда. К тому времени, когда солнце показалось из-за гряды холмов, все было кончено. В живых из защитников крепости не осталось никого.