Голодная бездна Нью-Арка (СИ) - Демина Карина Страница 5

Будут Мэйнфорду визуальные элементы.

Но сама она не способна была отрешиться от запаха. Тельма от души ненавидела его, изысканный и в то же время удушающий, проникающий сквозь одежду, сквозь кожу, пропитывающий плоть ее…

…будет выветриваться потом сутки.

Или больше.

Ничего. Потепится.

…запнулась певица на сцене. Рот ее забавно округлился, но закричать ей не позволили. Первый из вошедших передернул затвор…

…а выстрелов не слышно.

Или это просто Тельма не слышит?

Видит пули.

Свинцовые пчелы, роем устремившиеся к сцене, чтобы войти в кукольное тело девочки-светлячка. Ее отбросило, перекрутило, но, изломанная, она продолжала жить.

…замолчало пианино.

Игроки бросили карты.

…и шестерка пик из чьего-то рукава спланировала в лужу крови. Они падали один за другим, не люди — манекены из «Блэйтсборн»… да, если думать именно так, то становится легче.

Еще бы запах убрать.

Блондинка в алмазах успела закричать. А спутник ее — вытащить пистолет…

…брызнули осколками стекла бокалы. Алмазы заливало кровью, яркой, что лак на ногтях блондинки. И кровь же пузырилась на ее губах.

А квартерон не желал умирать. Он цеплялся и за жизнь, и за бесполезный револьвер, и тело его мелко вздрагивало, принимая пулю за пулей. Старшая кровь была сильна. И все-таки не настолько, чтобы вырваться.

— Вот ублюдок, — то ли разозлился, то ли восхитился автоматчик, и автомат убрал. Из-под короткого плаща появился клинок. — Ну что, твареныш? Тебя ведь предупреждали…

Он подошел.

Медленно.

И Тельма вырисовала каждый его шаг.

Стекло, которое хрустело под ногами, впиваясь в толстую подошву ботинок. По ходу она отметила, что ботинки эти — поношенные, потертые, но еще крепкие.

Штанины коротковаты.

Мокры.

Значит, шел дождь. Капли воды стекали с короткого мятого плаща. А вот лица было не разглядеть. Тельма пытается зацепить хоть что-то…

…рассеиватель прихватили. Подготовились…

…и те двое, которые спокойно ждали в углу…

— Предупреждали, а ты не послушал. Думаешь, самый умный? — автоматчик присел рядом с полумертвым квартероном и, вцепившись в волосы, потянул, заставляя того запрокинуть голову. — Все вы тут думаете, что самые умные…

Он щелкнул квартерона по носу.

А потом отпустил.

Привстал.

И размахнувшись, опустил клинок на шею.

— Твою ж… крепкий… — клинок вошел до половины, и пришлось бить снова, что автоматчика не обрадовало. Больше он ничего не говорил, но высвободил клинок, размахнулся и ударил снова.

И снова.

И бил, пока голова не покатилась к столу.

— Вот так…

Клинок автоматчик вытер о розовое платье мертвой блондинки. А потом подхватил голову и махнул рукой:

— Уходим. Догги скоро явятся…

Уходили они и вправду узким коридором.

И уже там, снаружи, Тельма с немалым облегчением отпустила размытые тени. Они просто шагнули в дождь, чтобы исчезнуть.

А дождь.

Дождь — это хорошо… и даже замечательно… она вытянула руки, радуясь возвращению. И холодная вода больше не доставляла неудобств.

Затекает в рукава?

И плащ остался в баре? Пускай… главное, смыть этот запах… в душ бы, но что-то подсказывало, что в ближайшие часы душ Тельме не грозит.

Мэйнфорд стоял.

Курил.

Курил он на редкость вонючие сигары, но сейчас Тельма радовалась и этой вони, и даже подумала, что если попросить одну, он не откажет. Поделится. Нет, она сама не курит, но иногда вот. Лучше сигары, чем духи.

— Вы как? — первым заговорил Мэйнфорд. Он стоял, прислонившись к стене, которая выглядела не настолько чистой, чтобы к ней и вправду стоило прислоняться.

— Жить буду.

Собственный голос был сиплым.

Помолчал.

Покосился. Вздохнул:

— Блевать хочешь?

— Спасибо. Воздержусь…

— Смотри… если вдруг, то отвернуться могу…

Какая внезапная щепетильность. Почти умиляет. И Тельма, тряхнув головой, оборвала эту ненужную нить ненужной же заботы:

— Записали? — спросила она.

— Записал, — он выпустил кольцо дыма. — С лицами…

— Рассеиватели.

— Ясно.

А пепел, отломив, бросил в лужу.

— У тебя неплохо вышло…

Мило. Почти комплимент. И Тельма кивнула: неплохо, так неплохо… ему видней. Она молчала. И он молчал. Курил. И стоило бы вернуться, но сама мысль, что снова придется спускаться в подвал, вызывала тошноту. Но и плащ бросать… другого у Тельмы нет. И при нынешней ее зарплате не скоро появится. Стоит поискать подработку. Те же цверги намекали… один-два заказа…

Хотя бы для того, чтобы одежду приличную прикупить.

Но об одежде не думалось, вообще ни о чем, кроме… певички, почти разрезанной пополам… и той девочке с алмазами… их ведь не тронули, хотя ожерелье стоило тысяч двадцать… по нынешним временам и того больше.

И бумажник у квартерона был солидный.

Касса опять же.

— Кто это был? — молчать и дальше стало невыносимо.

…если попросить Мэйнфорда, он спустится за плащом. Но лучше уж самой, рискуя вляпаться в остаточное воспоминание. Воспоминание Тельма как-нибудь да переживет.

— Кто именно?

— Все.

— Веселый Билли…

— Квартерон?

— Заметили?

— Старшая кровь иначе воспринимается… это как… как в кровать крошек насыпать, — Тельма сама не знала, зачем ему объясняет. Никому и никогда не было интересно, что чувствует чтец.

— Понятно… да, квартерон… бабка из альвов… отрезанная ветвь… когда-то ушла из дому по большой любви, но… печальная история, — он посмотрел на сигару. — Не мешает?

— Что? А… нет…

— Старик наш не любил, когда курили. Мятные леденцы будешь?

— Буду.

Сладкого хотелось. А леденцы… Тельма еще вчера собиралась прикупить коробочку, но забыла как-то.

— Вельма очень расстроилась, когда внука убили… и от ее расстройства нам одна головная боль…

Вельма… бабка… отрезанная ветвь… вряд ли она стара, альвы живут куда дольше людей, даже малефиков.

— Мы уговорили ее подождать… — Мэйнфорд поморщился.

И недокуренную сигару выбросил.

Глава 4

Зачем он вообще что-то объясняет?

Рассказывает?

Было бы кому… девице, которая ненадолго прибилась к участку, но неделька-другая и она передумает… или нет?

Стоит, обняла себя. Плечи узкие. Шея длинная. И белые волосы прилипли к ней. Вымокла вся. Пиджачок дрянной, юбка перекрутилась, сбилась набок. Мэйнфорд всегда задавался вопросом, из какого же дерьма шьют форменные костюмы. Этакую поганую ткань найти непросто, а поди ж ты…

Плащ свой оставила в подвале.

Спускаться не хочет.

Старик и не стал бы, послал бы кого, а эта молчит, гордая.

Но крепкая.

Ребят, которые по вызову прибыли, выворачивало, хотя они к местной кровище привычные. Эта же видела, как оно было, а держится. Побледнела слегка, и то не скажешь, то ли от увиденного, то ли от холода.

— Держи, — Мэйнфорд набросил на плечи чтицы свой плащ. — Не хватало, чтоб засопливела. У нас работы много.

Прозвучало так, будто он оправдывается.

И заботится.

Чушь собачья. Мэйнфорд, конечно, заботится, но исключительно о своих людях и из побуждений эгоистичных. Да и теперь… пока девчонка не сбежала, надо пользоваться.

Чтица она и вправду великолепная.

Первый уровень.

Он и не представлял себе, что такое и вправду первый уровень. Старик обладал третьим. И слепки его получались мутными, порой расплывались, рвались, выцветали до черно-белых и желто-бурых цветов. Ни звука, ни запаха.

Жаль, что запахи записать невозможно…

Или хорошо?

Вельма наверняка узнает и про чтицу, и про запись… и получит. Демонова баба всегда получала то, чего хотела.

— Им не нужны были деньги, — Тельма от плаща отказываться не стала, закуталась поплотней, так, что наружу торчали нос и белобрысая макушка.

— Не нужны.

— Тогда зачем это все?

Хороший вопрос. Мэйнфорд и сам им задавался, единственный ответ, который в голову приходил, ему совершенно не нравился.