Мы не ангелы, парень - Татьяна Лаас Страница 5

Ураган и сам бы убрался с дороги, туда, где под сенью леса с немногочисленными осиновыми и березовыми колками, буйно цвела земля. Это на сопке еще зима, и только через пористые, льдистые сугробы пробивались адонисы. Тут, в долине, весна была во всей красе.

Пьянило от медового аромата так, что невольно вспоминались юность и первая, и единственная, любовь. Желтые и фиолетовые хохлатки стойко стояли в быстро таявшем вчерашнем снеге, резные листья трепетали на ветру. И вдыхая их сладкий запах не хотелось думать, что сюда магов привела смерть.

Огромные, покуда хватало глаз, желтые ковры из уже вытянувшихся к свету и выпустивших листья адонисов, похожих на маленькие солнышки, горели на полянах, стоило чуть глубже вильнуть в лес. Белые ветреницы и зеленоватые, как Поль, селезеночники (Волна присел у них, быстро срывая – кровоостанавливающие и заживляющие зелья сами по себе не появятся, надо запасаться травами впрок), лесные с тонким ароматом фиалки и желтая, растущая вдоль дорог лапчатка, редкие примулы и лесные маки...

Поль где-то в глубине леса замер, затих, и Ураган замедлил шаг – редко у эмпата бывают минуты просветления.

Чертополох опустился на колени, зеленые пальцы скользнули по нежному колокольчику сон-травы, ей еще рано цвести, её время придет позже, но тут, на солнечной поляне, прострел уже цвел. Ураган сглотнул, отворачиваясь от сына, пусть побудет в одиночестве, пусть придет в себя. Вспомнилось некстати, что Эста любила фиолетовый цвет.

Мстив замолк, почти догоняя, у него просветов не бывало, и весну он не любил – именно весной его принесли в жертву солнцу.

Минута слабости у Поля уже прошла, он нагло отсалютовал кому-то и, подтянув штаны, пошел дальше, насвистывая глупое “Я девушку из Утури на пороге целовал”.

Синяя голова Волны мелькнула далеко впереди – он заметил поляну из рано вылезшего медвежьего лука и сейчас быстро его собирал, убирая в заранее приготовленную сумку, висевшую через плечо. Ураган замер на миг – сзади Мстив буркнул:

– Выслуживается, синеволосая гадина...

И не ясно, для чего выслуживается? С одной стороны, Волна делал все правильно – сейчас любая мелочь в походе пригодится, до Цитадели им еще идти и идти, с другой, мотивы его поведения, столь не характерного для боевых магов, пугали.

***

На первую выжившую (и единственную, кстати, из всего большого, за сотню дворов, Двуречья) наткнулся Ураган со своей командой. Подавать сигнал не стали, нечего остальных почем зря гонять.

Село не уцелело, как и деревня Привольная. Так же было перепахано вдоль и поперек, так же пожжены и разрушены дома, единственный храм зиял дырами пустых окон и дверей, пожар его не пощадил. И теперь уже не поймешь, кому в этом храме поклонялись, и кто не пришел на помощь, чтобы защитить свою паству.

Только один дом выделялся на фоне страшной разрухи – у самого края села, почти у реки, стояла вросшая в землю изба, покосившаяся, давно небелёная, но с блестевшими на солнце слюдяными окошками. Из трубы приветливо клубился дым, пахло едой и...

– Человек, один, оооочень старый, – хмыкнул Поль. – Пожалуй, подходить только с подветренной стороны.

– Замолчи, Поль, – мягко сказал Ураган, – старость надо уважать.

– Понял, уважаю, Уррррри...

Поль не знал, как и прочие маги, что он сын Урагана. Ни к чему это и ему, и магам – еще и прибить от широты души за такое родство могут.

Волна уже постучал в покосившуюся калитку и самовольно открыл её, заходя на небольшой дворик с опрятными, поросшими маками-дикоросами, клумбами.

– Хозяйка, есть кто живой? Мы путники, случайно оказались в ваших краях... – Голос Волны, почувствовавшего себя командиром, звучал приветливо. Мстив, тем временем, заглянул за угол дома, сообщая:

– Огород вспахан. В смысле, подготовлен для посева. Кто бы тут ни жил, бежать отсюда не собирается.

Дверь дома со скрипом открылась, и на порог вышла старуха, почетных для человека лет семидесяти, а то и больше. Худая, как жердь, чуть сгорбленная годами, как все женщины в её возрасте, подслеповатая, одетая в заношенное платье и фартук, уже одинаково серые. Старуха обвела взглядом всех и на словечине сказала:

– Ну, день добрый, коли не шутити, заходите, люди добрые... Времена, сами видети, не добрые, ой, не добрые, – шепелявя и по-деревенски коверкая слова, она пригласила их в дом.

– Благодарю, – так же на словечине ответил ей Ураган.

Поль сморщился, как печеное яблоко, оставаясь на пороге и нагло не закрывая дверь, выстужая единственную комнату. Заодно и проветривая её от кислого запаха старости. Волна вместе с Ураганом вошел внутрь, пригибая голову, чтобы не врезаться в низкий потолок. Мстив караулил снаружи – мало ли?

Женщина, назвавшаяся Мартиной, пригласила их к столу, выставляя скромное угощение – варево, отдалено напоминавшее кашу со шкварками, кислую капусту и соленые, вялые, оставшиеся с осени овощи – огурцы, морковь, мелкие, лопнувшие помидоры. Заодно, под теплый, пахший мятой и медом чай, рассказала, что случилось с селом.

– По прошлой весне еще было... Ой, страшно было... Клопендры как полезли из земли... Огромные, с ногами больше человека... А уж как огнем пыхали, все пожгли. Храм пожгли, дома, ярморок, все пожгли. Людей тож. А ужо как выползни с ними сцепились – страху натерпелась, ужасно. Все перепахали, людей потравили, поубивали. Меня только и не тронули, да подворье Васька-юродивого.

Еще бы понять, юродивый в смысле безумный? Или святой?

– Ой, страху было... Но я в Тайлеса верю истово, еще с мальства ему токмо и поклоняюсь. Отвел беду, не дал погибнуть смертью страшную. Только на Тайлеса и надежда, что не бросит меня, грешную...

Еще много чего Мартина рассказывала – давно людей не видела, говорила обо всем, и о Ваське, что с семьей подался в город, и о Тайлесе, и о том, что помирать будет, а с землицы родной не уйдет...

Купив у старухи для Ясеня и Сумрака, предпочитавших растительную пищу, немного моркови, пару луковиц, ведро картофеля, мелкого, квелого, но вполне съедобного, да вилок капусты, боевые маги пошли прочь – идти в город Мартина отказалась наотрез, даже под защитой магов. Тащить насильно...

– Насильно не спасешь, – тихо сказал Волна, утешая неизвестно кого. В котомке у него теперь болтались несколько пожухлых желтых яблок – для себя купил,