Кэтрин Куртц - Легенды Дерини Страница 5

— Я согласен на все, чтобы угодить моей госпоже и вам, сударь, — с поклоном отозвался Целитель. Больше всего на свете он не терпел присутствовать при редких размолвках своей нареченной и ее отца.

— Это ужасно, я ненавижу, когда ты так разговариваешь, — воскликнула Ивейн. — Спасибо тебе, Джорем, и тебе, отец. Я побегу выглянуть, не прекратился ли дождь. А если нет, то нельзя ли нам поехать завтра, даже если еще будет моросить? У меня заканчиваются целебные травы. В саду еще не показались никакие всходы, а мне нужно успеть собрать травку святого Иоанна…

С этими словами она выбежала из комнаты, шурша юбками. Радостный настрой Ивейн тотчас же приободрил и всех остальных. Мужчины с облегчением переглянулись.

— Неплохо бы, чтобы она собрала для себя немного валерианы, — слегка поморщившись, заметил Камбер. — Прошу прощения, Райс, просто мне казалось, что эта прогулка — не самое разумное решение. Времена сейчас неспокойные. И хотя мне не по душе держать дочь вдали от Ремута… — Все прекрасно поняли, что под этой обтекаемой фразой он подразумевал «и вдали от сладострастных поползновений Имре»… — я прекрасно понимаю, что ей здесь тоскливо. Она будет чувствовать себя гораздо лучше, когда обоснуется собственным домом, хотя я буду очень скучать по дочери. На самом деле я рад, когда вы все здесь, даже невзирая на тесноту. А как дела у тебя, Джорем? У нас не было времени толком поговорить. Я даже не выведал у тебя никаких михайлинских сплетен… если только ты решишься ими со мной поделиться?

— Да и нет ничего интересного, кроме этих бесконечных международных интриг, — отозвался Джорем, выражая в этих словах мнение большей части гвиннедской знати. Он помялся немного, а затем все же решился произнести вслух то, что мучило его в последнее время: — Все дело в том… просто… мне сейчас нелегко из-за того, что вскоре предстоит наконец принести постоянные обеты.

— Это совсем на тебя непохоже, — удивился Райс. — Прежде ты был настроен совсем иначе, а это звучит не слишком-то многообещающе…

На лице Камбера также отразилась тревога.

— Что-то случилось? Ты изменил свое отношение к Ордену, или больше не чувствуешь призвания, сынок?

Джорем сознавал, что отец старается быть с ним мягким, насколько это возможно. Отношение Камбера к михайлинцам было куда более суровым, чем у большинства современников, но лишь потому что он был слишком, хорошо осведомлен о тех вещах, что обычно держались в тайне от простых смертных. Камбер, не стесняясь, напрямик заявлял, что находит деяния и духовную жизнь орденцев слишком густо замешанными на политике, чтобы считать их по-настоящему религиозными людьми (сами михайлинцы предпочитали называть это «погружением в мир»).

— Ты имеешь в виду, хочу ли я по-прежнему быть священником? Да, думаю, что так… и даже очень, — заявил Джорем. — Просто сейчас я куда лучше осознаю, что мне предстоит, чем в двенадцать или в четырнадцать лет. И, по-моему, дело не только в безбрачии, хотя чаще всего мои мысли упираются именно в это. — Теперь, когда он излил душу перед отцом, ему стало легче.

— Очень рад, что ты наконец обнаружил, что ты всего лишь обычный, человек, со всеми положенными слабостями, — засмеялся Камбер. — Надеюсь, в будущем мы еще вернемся к этому разговору. А сейчас могу лишь сказать, что для меня жизнь казалась куда проще в шестнадцать лет, а к тому времени, как мне сравнялось тридцать, я осознал, насколько в двадцать был беззаботнее. Сейчас мне лишь остается надеяться, что годам к семидесяти вновь наступит блаженная ясность…

— По крайней мере, к тому времени и Ивейн также станет старше, — задумчиво пробормотал Райс.

Казалось, будто бы сами небеса послушались приказа Ивейн, и следующий день выдался солнечным и погожим. К полудню в замке изменились даже запахи: теперь здесь пахло просохшей тканью, подходящими в печи хлебами, растениями, разогревающимися на солнце, и раскрывающими лепестки цветами. Даже лошадям не терпелось выйти за ворота, и мысль о том, чтобы вновь помериться силами с сестрой в излюбленном стремительном галопе, согревала сердце Джорема. Райс также выглядел более довольным жизнью. Его никак нельзя было упрекнуть в изнеженности: отличный наездник, превосходный ученый, терпеливый и тщательный последователь магических ритуалов, и все же…

— Оказаться вот так, взаперти, со всем твоим семейством, Джорем, для меня это немного чересчур, — промолвил Райс, в последний раз проверяя подпругу у седла, перед тем как сесть на лошадь. — Я люблю Камбера и, конечно же, люблю Ивейн, но… — Он немного помялся. — Когда кто-то из них впадает в такое настроение, как вчера, то возникает ощущение, словно тебя жгут под увеличительным стеклом. — Он ничего не сказал о том, что и хмурое расположение духа самого Джорема лишь усугубляет ситуацию… Да в этом и не было нужды.

— Они стали очень близки между собой после смерти матушки, — заметил Джорем. — А Ивейн выросла чрезвычайно самостоятельной для женщины… За что, разумеется, следует благодарить отца. Но ты не споришь с ней по любому поводу так, как это делает он, и потому у нее не будет причин злиться. Послушай, Райс, я понятия не имею, что вы с ней сделали и чем заслужили отцовский гнев, но… — Райс безмолвно выразил надежду, что Джорем не станет продолжать расспросы в этом направлении, и потому тот благополучно предпочел обойти неловкий вопрос: — Да, разумеется, я понимаю, что это не мое дело, и все же могу ли я вас попросить… могу ли я надеяться, что вы будете… хм… вести себя достаточно благоразумно… То есть, конечно, я не намекаю, будто вы способны на неподобающее… В общем, мне бы хотелось не слишком много времени проводить, отвернувшись в другую сторону и громко насвистывая…

— Лучше поговори об этом со мной, — воскликнула Ивейн, подъезжая ближе.

— Ивейн, — строгим тоном одернул ее Райс.

— Ну же, Джорем, неужели ты откажешься хотя бы ненадолго отвернуться в другую сторону?

Ивейн умоляла его так искренне… Джорем ощутил ее мягкое мысленное прикосновение. Он любил сестру, и сам был не чужд голосу плоти, и к тому же Церковь всегда называла узы помолвки почти столь же священными, как узы брака…

— Вполне возможно, что в лесу я и пожелаю немного пройтись, пока лошади отдыхают, — промолвил он. — Но это будет недолгая прогулка.

Трусцой всадники миновали деревенские поля, стараясь не ступать там, где густо поднимались зеленые ростки. Как только дома оказались далеко позади, Джорем ощутил необычайную легкость, точно солнце, пригревая ему спину, одновременно сняло с души какой-то непосильный груз. Ветер доносил до него беззаботный смех Райса и Ивейн; на лошадях очень легко было держаться на ненавязчивом удалении друг от друга.