Mirash - Трудная профессия: Смерть Страница 5

— А каким образом ты собираешься это сделать?

— Не знаю. — Призналась я. — Прости, Арин, уж говорю, как есть, что бы у тебя иллюзий не было. Я могу перенести тебя в любое место мира хоть сейчас — но как там устроиться не представляю пока. Не твои, не мои документы использовать нельзя, во всяком случае, сейчас. Где взять другие — не представляю, да и денег нет. Задание выпить твою жизнь я получила две недели назад — и две недели на выполнение. Как видишь, честно тебя не трогала, сколько могла. Вчера был последний день. Что успела за это время сообразить — то и наше.

— Домой мне никогда нельзя будет вернуться?

— Думаю, что нет — честно ответила я. — Я не знаю, как наставница поступит в этом случае. Я и раньше пробовала отказываться убивать, но тогда она по истечению срока убивала сама — или еще кого посылала. Однажды я три дня лишних умудрилась протянуть — все обещала ей собраться с духом и выполнить работу. Но, в конце концов, она все равно выпила и ту жизнь. В общем, может она когда и откажется от мысли убить тебя — но, скорее всего, нет. И сделает это, как только ты окажешься в поле ее зрения.

Ошеломленная Арина долго сидела на кровати, уставившись в пустоту перед собой.

— Послушай меня, — наконец сказала я. — Я не вправе тебя заставлять следовать моим планам, тем более таким сомнительным. Я не могла поступить с тобой иначе, чем перенести сюда и запереть — ты бы не стала меня иначе слушать, ведь правда? Ты пожалуй, имеешь причины мне не верить, но у меня все равно нет ни других доводов, ни доказательств. В любом случае ты меня выслушала, осталась в своем уме и ты достаточно пришла в себя, что бы здраво рассуждать. Так что решать тебе. Это твой выбор.

— Я не знаю, что выбрать. — Тихо сказала она, вытерев набежавшие слезы. — Хотя знаешь, я тебе верю. Пусть это и очень самонадеянно звучит, но я вижу, что ты говоришь искренне. Однако мне тяжело понять то, о чем ты говоришь. Я не хочу жить так, как ты предлагаешь. Но… я… я очень хочу жить… — она снова вытерла слезы.

— Тогда давай попытаемся. По крайней мере, это решение ты поменять точно сможешь. И не будем загадывать. Может быть, — говорю об этом прямо, — может быть, я напрасно считаю, что у меня есть шанс тебя спасти. А может, все скоро наладится, и ты проживешь долгую, счастливую и безопасную жизнь. Так что… Попытаемся?

— Да… — Медленно произнесла она.

— Вот и хорошо. — С облегчением сказала я. — Давай-ка умываться и спать.

— Расскажи мне о вас. — Попросила она на следующий день. — А я постараюсь понять.

Я рассказала ей, как мы живем в обычном частном доме с нашей наставницей — по документам она нас усыновила, а представляется обычно нашей теткой. Мы живем, в общем, как обычные люди. Едим и спим, слушаем музыку и смотрим фильмы, учимся и ведем домашнее хозяйство — все, как у людей. Вот только еще мы должны выполнять свою работу: выпивать жизни. Иногда это действительно необходимо. Бывает, попадет человек под поезд, или утонет — мы чувствуем, когда это происходит, оказываемся там и прекращаем его страдания. Иногда же человек просто состаривается или заболевает. А иногда сам хочет свести счеты с жизнью. Но бывает, что и нет никаких причин выпить чью-то жизнь — и все же мы это делаем.

Еще я рассказала ей, как мы чувствуем баланс жизни — порой все ею переполняется, тогда нам велят выпить чью-то жизнь. Иногда ее мало — тогда мы наоборот, оставляем жить тех, кто вроде бы и должен уже умереть. И не всегда можно понять, почему баланс жизни вдруг нарушился и почему именно так. Ведь иногда людей много и здоровых, — а мы чувствуем, что жизни мало. А иногда людей почти не остается, а как будто их слишком много… Я рассказывала ей, как мы приходим к людям, которые хотят жить, которых любят их родные — и выпиваем их жизнь. Как мы выпиваем ее из невинных детей — даже не всегда больных. И я честно признавалась ей, что это все чудовищно и несправедливо. Я только не готова была рассказать, почему я до сих пор это делала — но она не спрашивала.

После Арина пыталась уложить в голове новые знания о действительности. Понемногу она примирялась со своей ситуацией. Мы опять поменяли место жительства — перенеслись на много десятков километров, в крупный город. За предыдущее жилье я не стала платить, так как денег было мало. Убегая, я прихватила некоторую сумму у соучениц и наставницы, сколько смогла — но деньги имеют свойство заканчиваться, особенно если их так неумеренно расходовать и совсем не зарабатывать. Мне пришло в голову, что можно сбегать всякий раз, когда приходит время оплаты — пока не придумаю, как достать еще денег.

Прошло еще две недели, жизнь вошла в какую-то колею. На новой квартире оказались старенькая видеосистема и море кассет с фильмами — они, да еще немногие книги помогали нам коротать время. Арина ожидала действий от меня — но я пока не представляла, что делать и отмалчивалась. Постепенно мы начинали больше общаться. У нас не было особого выбора, ведь мы бок о бок проводили целые дни. К тому же благодаря этому общению Арина понемногу забывала о своем страхе передо мною — все же я оставалась смертью, и она не могла относиться ко мне как к обычной соседке по комнате.

Сначала мы говорили на нейтральные темы — решали бытовые проблемы, обсуждали фильмы и книги. Постепенно Арина начала рассказывать о себе — о своем детстве, о своей семье. У нее была чудесная семья, я, словно сказку, слушала ее рассказы о родителях, братьях и сестрах — оказывается, в семье было целых шестеро детей. Тему института мы обе обходили — эта часть жизни для нас обеих закончилась. Как-то она попросила меня рассказать о моем детстве и о тех, кто мне близок.

— Даже не знаю, что тебе рассказать. — Пожала плечами я. Детство у меня было нормальным. Нас поначалу лишь учили обращаться к своей силе, убивать не приходилось. Превращаться в скелеты, да — но нас это не пугало, мы ведь это считали нормальным, даже веселым. Игрушек у нас было много. Мы ходили в обычный детский сад и в обычную школу — не знаю почему, но мы чуть не с рождения твердо знали, что нам нельзя выдавать себя и знали, как это сделать. Раньше с нами жила еще одна девочка, она старше меня на пять лет, вроде. Анаремия — мы ее звали Анаре или Аней. Она с нами много возилась. Потом она доучилась в институте и уехала в другой город — наставница ее отпустила, но вообще насколько говорила, так не принято. Она иногда приезжает, но… я с ней перестала общаться.

Сейчас нас осталось пятеро — не считая наставницы. Самая старшая — Луззаремия, она меня на три года старше. Она уже окончила институт и где-то работает. Обычно мы ее зовем Лузза или Луз — а так она по документам Елизавета. Мы с ней, в общем, ладили. Дальше по старшинству идем Джуремия и я — она меня на пару недель старше. Вот с ней мы с детства враждуем. Это просто чудовище. Она очень любит нашу работу и гордится ею. Мы считаем, что она и будет наследницей наставницы. У нас мы ее зовем Джури, а так она Евгения. У меня с Евгениями вечно не складывается. — Добавила я, припоминая нашу однокурсницу.