Надежда Первухина - Признак высшего ведьмовства Страница 5

— Хорошо. У вас что-то еще, магистр Рэм? Красавец с глазами цвета темного меда слегка смешался:

— Нет, ничего.

— Тогда…

— Погоди ты, — совсем другим голосом вдруг сказал Рэм Теден. — Еще не надоело тебе в официалыци-ну играть, королева ведьмовства? Да, у нас проблемы. Да, мы облечены высокой властью. Но, Дарья… Ты не устала быть вечно сильной?

— Магистр Рэм!..

— Знаешь, чего тебе не хватает? Прогулки по заросшему клевером утреннему лугу, купания в речке, вечернего сидения у костра. И все это — с любимым человеком. Разве ты не хочешь этого? А я… я хочу. Дашка…

— Магистр Рэм, — Дарья старательно выпуталась из сладких чар голоса Рэма Тедена. — Я снова вынуждена напомнить вам, что мои желания, равно как и мечты и надежды, не подведомственны вашему магистерству. Жду материалов по убийствам.

— Дура ты, Дашка, — печально и зло проговорило лицо Рэма Тедена.

— И вы благословенны будьте, магистр, — ровно ответила Дарья и приказала кристаллу прервать связь.

До полуночи оставалось совсем немного времени, и Дарья поняла, что на сон она его уже не потратит. А завтра ведь такое расписание дел… Но Мирта Ишкольц не шла у нее из головы.

— Почему ты это сделала, девочка? — прошептала Дарья Белинская, глядя на матовую поверхность волшебного зеркала. — Почему?

То, что не попало в досье ложи. Венгрия, г. Дебрецен, 5 апреля 2019 года, смерть Мирты Ишкольц

Сегодня утром Мирта проснулась и поняла: что-то произойдет.

Что-то очень важное.

С нею.

Недаром ночью ей приснились стихи.

Мирте часто снились стихи. Они нарушали ее спокойный, почти детский сон, но она все равно просыпалась и записывала их. Некоторые из своих стихов Мирта показывала учительнице литературы, и та говорила, что стихи талантливые, но немного странные для Миртиных лет.

Девочка села в кровати и потянула с тумбочки листок бумаги — с «ночными стихами». Перечитала их.

Приходит знанье слов. Приходит знанье слез. Приходит всех кончин Обугленное знанье. И через толщу снов Спокойно и всерьез Ты шепчешь имена, Как будто заклинанья. С последним днем зимы Приходит боль за тех, Кто не сумел дойти И повернул обратно. И след ручьями смыт, И похоронен снег,

И, всё забыв, опять Восстанет брат на брата. В растрепанных ветвях Начнут мелькать стрижи. И влажная земля Нежна и не одета. Сквозь прежний детский страх, Сквозь лепет взрослой лжи Приходит знанье мук. Приходит знанье света.

— Как я ухитряюсь их сочинять? — удивлялась Мирта. — У нас в семье никто никогда не увлекался поэзией…

Сегодняшняя очередная мысль о семье слегка омрачила прелестный лоб юной поэтессы, и она, натягивая халатик, решила подумать о чем-нибудь более приятном. Например, о вчерашнем дне…

Вчера после школы в парке, куда она пошла, повинуясь волнению, охватывающему ее каждый раз с тех пор, как Шандор Елецки впервые посмотрел на нее, Мирта также в первый раз целовалась «по-взрослому». Целовалась конечно же с Шандором, первым красавцем их класса, парнем с удивительно чистой кожей (не то что его заросшие угрями ровесники), пробивающимися усиками и глазами цвета сахарной жженки. Шандор Елецки был стройный, спортивный и знающий себе цену мальчик. Потому девчонки, поначалу просто осаждавшие его, как туристы знаменитый собор в Эстергоме, волей-неволей прекращали свои попытки завоевать красавца и в отместку принимались изводить его насмешками. Но Шандор Елецки, как видела Мирта, обращал внимание на колкости одноклассниц не больше, чем породистый английский дог — на тявканье бездомных шавок. Шандор и сам был таким — породистым мальчиком из очень приличной семьи. Непонятно только, почему его папа, Освальд Елецки, владелец нескольких антикварных лавок и, по всему, стопроцентный буржуа, дал сыну имя революционного поэта. Впрочем, отчего бы ценителю антиквариата не ценить поэзии Шандора Петефи? Революция — это тоже антиквариат в какой-то мере.

Конечно, вовсе не такие мысли воробушками кружились и чирикали в голове Мирты Ишкольц. Мирте совсем недавно исполнилось пятнадцать — сами понимаете, это уже событие, важнейшее не только в Венгрии, но и на всей земле! И еще: судя по отражению, которое она каждый день видела в зеркале, Мирта была привлекательной девочкой, с отличными, от природы вьющимися белокурыми волосами и ногами, которые можно не прятать под длинную форменную юбку (в их школе носили форму, но многие учащиеся нарушали правила, а школьный совет смотрел на это сквозь пальцы). Мирта, конечно, не рвалась в записные красавицы вроде парочки гордячек Ильмы Сопеч и Мэрион Мюллер, но с момента своего пятнадцатилетия Мирта мечтала о парне, с которым у нее будет Это. И Это будет просто волшебно! Ведь Ильма и Мэрион наверняка уже не девственницы, да и почти все остальные девчонки их класса — тоже. Мирта прекрасно слышала, о чем одноклассницы болтают в спортивной раздевалке или во время перемен: казалось, ничего, кроме секса и подходящих мальчиков, их не волновало. Поэтому Мирте совсем не улыбалось оказаться единственной девственницей в классе. Чтобы на нее пальцем показывали? Ну уж нет!

По правде говоря, Мирта вовсе не так уж и жаждала секса. Фильмы, рассказы подружек и пара преступных походов в интим-магазин, конечно, разжигали воображение, но реальность вполне могла оказаться куда примитивнее. А Мирта не хотела примитивного. Она пыла не только привлекательная, но и умненькая девочка, гордость своей небогатой и честной семьи. И, как умненькая девочка, Мирта знала об оборотной стороне медали плотских удовольствий: СПИДе, изнасилованиях, ранних беременностях и подпольных абортах, которые могут стоить жизни… К тому же Мирта была верующей, католичкой, как и вся ее семья, и долго не могла избавиться от той истины, что целомудрие — самое дорогое сокровище…

Но сейчас ей было пятнадцать, и стояла весна. Слова сами собой складывались в строфы, голова легкомысленно рифмовала «аллилуйя» и «поцелуи», хотелось нежности, поэзии и восторга. Апрель этого года был особенно солнечным, небо превратилось в магическое средоточие голубого, синего и бирюзового цветов, на клумбах распускались ранние тюльпаны, городской парк кутался в зеленую вуаль первой листвы… И дело было вовсе не в сексе, а в любви, в том прекрасном, разлитом в весеннем воздухе ощущении влюбленности, которое пьянило и туманило голову. И хотя у католиков начался предпасхальный пост, мысли Мирты были вовсе не покаянными. Потому что третьего дня она получила на уроке записку:

«Мирта, я бы хотел после школы поговорить с тобой. Буду ждать возле старой котельной, ты знаешь где. Посмотри на меня, если согласна прийти. Шандор».

Тогда Мирте показалось, что эту записку читает имеете с ней весь класс, а ее сердце тут же выпрыгнет из груди прямо на парту, на раскрытый учебник алгебры. Она склонила голову, стиснула во вспотевшем ку-лаке записку и лишь спустя бесконечное количество часов, дней, лет и веков она осмелилась повернуться к парте, за которой сидел Шандор, и посмотреть на него. Шандор ждал ее взгляда, и его глаза цвета сахарной жженки улыбнулись испуганному и недоверчивому взгляду девочки.