Нил Гейман - Чёрная магия Страница 5

— Лиза! Лиза! — позвал Ник и огляделся по сторонам.

— Доброе утро, увалень, — раздался знакомый голос.

В свете раннего утра мальчик увидел тень под боярышником. Когда он подошел ближе, эта тень собралась в нечто прозрачно-жемчужное. Нечто похожее на девочку. Нечто с серыми глазами.

— Мне спать полагается, — пробурчала она. — Что тебя сюда принесло?

— Твое надгробие, — ответил Ник, — Как считаешь, что должно быть на нем написано?

— Мое имя, — сказала Лиза, — На нем должно быть мое имя, с большой буквой «Е» — Елизавета, как у старой королевы, которая умерла, когда я родилась, — и с большой «X» — Хэмпсток. Этого хватит, я все равно так и не выучила остальные буквы.

— А даты? — спросил Ник.

— Год Вильгельма Завоевателя, тысяча шестьдесят шестой, — пропела девочка вместе с шепотом утреннего ветерка в кроне боярышника, — Большое «Е», пожалуйста. И большое «X».

— А чем ты при жизни занималась? — поинтересовался Ник. — В смысле, кроме колдовства.

— Я была прачкой, — только и успела произнести мертвая девочка.

Тут пустошь залили лучи рассветного солнца, и Ник остался один.

Было девять утра — время, когда мир спит. Но Ник твердо решил бодрствовать. В конце концов, у него важное дело. Ему уже восемь лет, и мир за пределами кладбища его не страшит.

Одежда. Ему потребуется одежда. Ник понимал, что обычный его наряд — серый саван — никак не подойдет. Он хорош для кладбища, с его цветом теней и камня. Но если Ник собирается выйти в мир, расположенный за кладбищенскими стенами, ему нужно будет влиться в ту обстановку.

В подземной часовне под разрушенной церковью имелась кое-какая одежда, но туда Ник идти не хотел. Хоть он и готов был оправдываться перед мистером и миссис Оуэнс, но совершенно не готов был объясняться с Сайласом. При одной лишь мысли о гневном — или, хуже того, разочарованном — взгляде опекуна Нику делалось стыдно.

В дальнем конце кладбища находилась хижина садовника — маленький зеленый домишко, от которого пахло моторным маслом. Там, наряду с множеством отслуживших свое садовых инструментов, стояла и ржавела без дела старая сенокосилка. Хижина оставалась заброшенной с тех самых пор, как последний садовник уволился — было это еще до рождения Ника, — и теперь уход за кладбищем делили между собой совет (раз в месяц, с апреля по сентябрь, он отправлял кого-нибудь подстричь траву) и местные добровольцы.

Содержимое домика оберегал большущий амбарный замок, но Ник давным-давно обнаружил в задней стене отстающую доску. Иногда, когда ему хотелось побыть одному, он забирался в хижину посидеть и подумать.

Сколько он себя помнил, на двери висели джинсы в пятнах травы и коричневая рабочая куртка, не то позабытая, не то оставленная много лет назад. Джинсы были чересчур велики, но Ник подвернул штанины так, чтобы не наступать на них, соорудил ремень из коричневой бечевки и подпоясался. В углу стояли ботинки, и Ник попытался надеть их, но они оказались настолько большими и были покрыты таким слоем грязи и бетона, что мальчик едва волочил ноги, да и то ботинки не сразу отрывались от пола. Ник через щель выпихнул наружу куртку, вылез сам, а потом уж надел ее. И решил, что если закатать рукава, то получится очень даже ничего. У куртки имелись большие карманы; Ник засунул в них руки и почувствовал себя настоящим денди.

Он подошел к главным воротам кладбища и выглянул наружу. Мимо с дребезжанием проехал автобус; улица, на которой уже открылось множество магазинов, была заполнена машинами и шумом. За спиной у Ника раскинулся прохладный зеленый полумрак, заросший деревьями и плющом, — его дом.

С колотящимся сердцем мальчик вышел в большой мир.

За все время работы Эбенейзеру Болджеру довелось повидать немало странных типов. Если бы вы держали такую лавочку, как у Эбенейзера, вы бы тоже не избежали этой участи. Затерянная в лабиринте улочек Старого города, лавчонка, напичканная всяким старьем, являла собой в то же время и антикварный магазинчик, и ломбард (даже сам Эбенейзер не сказал бы с уверенностью, что где располагается) и притягивала странных типов и чудной народ. Одни хотели что-то купить, другим нужно было что-то продать. Эбенейзер Болджер стоял за прилавком, выполняя эти операции, но куда более выгодная торговля шла в задней комнатке: там в его руки попадали вещи, которые нельзя было приобрести законным путем, затем они тихонько уплывали на сторону. Бизнес Эбенейзера был настоящим айсбергом, и маленькая пыльная лавчонка — лишь видимой его частью. Все прочее было скрыто под водой, и такое положение дел вполне устраивало Эбенейзера Болджера.

На носу лавочника красовались очки с толстыми стеклами. С лица не сходило выражение легкого отвращения, будто он совсем недавно понял, что молоко, добавленное в чай, скисло, и теперь не может избавиться от неприятного привкуса во рту. Эта гримаса была очень полезной в те моменты, когда ему пытались продать что-либо. «Честно говоря, — изрекал Болджер с мрачным видом, — эта вещь ничего не стоит. Но я вам заплачу, сколько смогу, из сентиментальных соображений». В общем, если кому-то удалось получить от Эбенейзера Болджера хотя бы часть желаемого — считайте, ему повезло.

Бизнес лавочника притягивал необычных людей, но мальчишка, явившийся тем утром, был самым странным на памяти Эбенейзера — самым странным за все то время, что он обманывал чудаков, покупая их вещи. На вид мальчишке было лет семь, но он напялил на себя одежду своего деда. От него воняло садовым сараем. Волосы у него были длинные и нечесаные, а вид — чрезвычайно серьезный. Руки он держал в карманах пыльной коричневой куртки, но, несмотря на это, Эбенейзер заметил, что в правой руке мальчишка крепко сжимает какой-то предмет.

— Прощу прощения, — начал маленький посетитель.

— Здравствуй, сынок, — осторожно отозвался Эбенейзер Болджер.

«Ох уж эти дети! — подумал он. — Вечно они то сопрут что-нибудь, то попытаются продать свои игрушки!» Обычно он в обоих случаях говорил «нет». Стоит купить у мелюзги краденую вещь, и на тебя тут же свалится разъяренный взрослый, обвиняющий в том, что ты дал крошке Джонни или Матильде десятку за его обручальное кольцо. С этими детьми хлопот не оберешься, а толку мало.

— Мне нужно кое-что приобрести для моего друга, — продолжил мальчишка, — И я подумал — может, вы купите у меня одну вещь.

— Я ничего не покупаю у детей, — категорично заметил Эбенейзер Болджер.

Ник вытащил руку из кармана и положил брошь на грязный прилавок. Болджер бросил на нее мимолетный взгляд, затем присмотрелся внимательней. Он снял очки, взял с прилавка лупу и стал внимательно изучать брошь.