Генри Олди - Принцесса без дракона Страница 5

— Сам блоха! Я насчет корчмы…

Кузькин луг трещал от наплыва зевак. Вражинцы едва ли не всем селом, малокатахрезцы с чадами и домочадцами, замковая челядь со товарищи, лесник-бобыль в компании браконьеров, иначе вольных стрелков; бродячий флейтист, притащивший с собой кучу малолетних беспризорников, и даже четверка иностранных шевалье проездом.

"…на высоком золоченом помосте восседал король Серджио Романтик с царственной супругой, королевой-матерью Терезой, а также их дочь принцесса Мария-Анна, затмевая красотой всех присутствующих дам…"

Помост был высотой в аршин. Его перед самым турниром наскоро сколотили из останков сарая, почившего в бозе. Шаткая конструкция грозила рассыпаться в любой момент. Опасаясь конфуза (падать, конечно, невысоко, но гоже ли ронять монаршее достоинство на глазах у верноподданных?!), послали за Гервасием: пусть укрепит. Увы, главная рабочая сила замка куда-то запропастилась. Пришлось сидеть, как есть. Спереди, на торце помоста, была приколочена грамота, подписанная экспертами, удостоверяющая непорочность Марии-Анны.

Особого успеха грамота не снискала.

У народа имелось по этому поводу частное мнение.

На лице принцессы были заметны следы недавних слез. Однако сейчас Мария-Анна старалась держать себя в руках. Сидела, потупясь, комкая батистовый платок. Так всегда: сделаешь благое дело, королевство, к примеру, от змея спасешь, а потом расплачивайся…

"…и вот трубы герольдов возвестили начало…"

Здесь Агафону Красавецу пришлось на время прервать записи. Потому как дуть в альпийский рожок надлежало именно ему. Сперва на роль герольда (а заодно и маршала турнира) хотели назначить Тюху. Однако паж, как и Гервасий, сгинул без вести в самый неподходящий момент. Менестрель отложил перо, поднес рожок к губам…

— Остановитесь!

Он шел с востока. Труден был его путь, с пленником в деснице и огнем во взоре. Тем огнем, с каким в одиночку штурмуют небеса, бросают вызов армиям или, на худой конец, с голыми руками выходят на дракона. Позади шел великан, волоча за шиворот мерзкого старикашку, должно быть, злобного мага, обдиравшего барышень для переплетов своих некрофолиантов. А черный зверь нес в зубах стремя боевого коня.

Ристалище сковал ледяной холод.

Предчувствие подвига — оно, знаете ли, хуже зимней полыньи.

— Вот!

— Как это понимать? — брезгливо сморщился Серджио Романтик.

— Говори! — велел Тюха пленнику.

И замурзанный, рыдающий горькими слезами пастушонок Аника раскаялся публично:

— Мамка! Не виноватый я! Это мамка!

Претенденты-женихи переглянулись. Они бы давно вытолкали нахала с поля взашей, избив древками копий, если бы не Гервасий с собакой. Очень большой Гервасий с очень большой собакой. В конце концов, не рыцарское это дело: чужие мятежи подавлять!

— Мамка! Это она! Овечек велела отогнать в Чётный Ямб, там у ней хахаль… А Белку со Стрелкой топором порубила! И кинула-а-а-а! — упав на четвереньки, пастушонок кланялся, гулко ударяясь лбом о ристалище. — На лугу кинула! Нехай, мол, думают, что змеюка срыгнула!..

— А коровы? Буренки малокатахрезские?!

— И буренки! Мамка жаднючая! Сказала: гуляй, рванина! Змеюка все спишет!

— Мамка, значит?! — король встал во весь рост. Рост был невелик, но, учитывая помост, впечатление произвелось изрядное. — Хахаль, значит?! А мельницу кто спалил? Скажете, тоже не дракон?!

В ответ Гервасий дал своей жертве пинка в тощий зад. Грянулся старикашка оземь, и никем не оборотился. Лишь воззвал в тоске:

— Ваше это самое! Не велите казнить, велите миловать! Лучину я зажег!.. малую лучиночку, чтоб в погреб за винцом… А оно возьми и полыхни! Чуть не сгорел, Ваше это самое! Поимейте жалость! Ибо угнетен винопийством сверх меры…

— Ты кто такой, негодяй?

— Олекса я, в-в-ваше… Олекса, мельников кум. Отсыпался я на мельнице-то, с перепою. В полночь встал: душа горит, хмельного просит! Я в погреб, с лучинушкой, а оно возьми-займись! Ровно от молнии! Ну, мыслю, догорай, моя лучина, догорю с тобой и я! А потом смекнул: летел дракон, дыхнул с отрыжки… Ваше-разваше! Это самое! Отец народа! Кум меня б за мельницу зубами загрыз!

Король повернулся к претендентам:

— Сэр Мельхиор! Драконоборец! А вы что скажете?

Пока престарелый сэр размышлял над ответом, к нему подбежала Муми Тролль. Собака положила стремя к ногам рыцаря и гавкнула басом. Сэр Мельхиор взглянул на стремя. Лицо старца просветлело, в глазах сверкнули лучики счастья.

— Вспомнил! Ей-богу, вспомнил! Еду через Гниловражье, смотрю из-под забрала: где дракон? Привстал на стременах, тут оно, левое, и отвались. Прянул я, значит, из седла… Дальше опять не помню. Крутенько там, ежели в полном доспехе по склону. Как и выполз-то, ума не приложу?!

— А дракон? Вы же сказали, что бились с драконом!

— Я сказал? Не помню… Кажется, это вы сказали, Ваше Величество!

— Я?!

— Ну, или кто-то другой. Вы должны помнить, кто именно. Все-таки помоложе меня будете. Кстати, — сэр Мельхиор обернулся к Тюхе, — сей юноша заслуживает награды. Кто, как не он, вернул память доблестному рыцарю в моем лице?! И стремя вернул, а мог бы…

— Стремя, между прочим, денег стоит, — мимоходом заметил экономный барон фон Кайзеринг. — Таких честных юношей поискать. Кругом одни прощелыги. Молодой человек, вы не хотите пойти ко мне в оруженосцы? Жалованья не обещаю, но место хорошее…

Серджио Романтик навис над дочерью, поддержан с флангов королевой-матерью:

— Мария-Анна! Колечко! Ваше колечко с драконом! Извольте объясниться!

— Папенька! Маменька! Темень там, в пещерах! Страсть какая темень! Все ноженьки сбила, плутаючи!..

— Дракон?

— Да темень, говорю! Ни зги! Поди разбери, кто над ухом сопит!

— Колечко?!

— Ручеек там, махонький… Я — напиться, а сбоку как зачавкают, как заплямкают! Страсти какие! Оно пыхтит, я упала, тут колечко в руку — прыг! Ой, чистая гоморра! Ужас! Бегу, плачу, гляжу, — дырка… а из дырки солнышко!..

— А дома зачем врала?! Про дракона?!

— Боя-а-а-а-лась…

— Чего?!

— Что вы, папенька, дурой дразниться станете…

— Дура!

— Вот! Вот вы и дразнитесь!..

Зареванная, с красными, как свекла, щеками, хлюпая носом и утираясь рукавом, Мария-Анна была невыразимо прекрасна. Тюха смотрел на принцессу, не отрываясь. Под ложечкой пажа что-то странно екало. Зато король смотрел не на дочь, а на юного пажа. Долго смотрел. Удивительно долго. Будто впервые видел.

— Молодой человек, вы случаем не племянник Сигизмунда Тюхпена, потомка Гюйе-Тюхпенов по отцовской линии?