Анна Китаева - Перстень без камня Страница 5

— Восемь, — сосчитал король. — Неприятные? Да как обычно. Служить свидетелем в спорах Севера и Юга — не самая скверная участь. Хуже было бы оказаться камешком у них под ногами. Вы ведь понимаете, сударь мой Гайс, что для великих держав Севера и Юга мы — полное ничтожество, и именно в этом наша ценность. В нашей никчемности и нашем нейтралитете. Девять.

Гайс Геберт молча склонил голову и следующие пару зевков они провели в молчании.

— Одиннадцать, — сказал дор Тарсинг. — Ничья.

— Да, — согласился начальник порта. — Благодарю за беседу, ваше величество.

Он поднял воротник и стал спускаться по длинной лестнице. «Собственно, мне тоже пора идти», — пробормотал король, но не двинулся с места. Первые вечерние тени легли на обращенный к востоку залив, фиолетовые на бирюзовом. Барк капитана Кранджа швартовался у длинного пирса. На архипелаг Трех ветров прибыли большие неприятности.

Никто пока еще не догадывался, насколько большие.

Орвель дор Тарсинг встретил блистательную Кристеану дор Зеельмайн ровнехонько посредине пирса, на полпути от корабля к берегу. Протокольного значения это не имело — так, привычка.

— Ваше величество, — любезно процедила сквозь зубы бледнокожая северянка.

Король приветствовал ее тщательно отмеренной улыбкой:

— Сударыня военный советник. Добро пожаловать, блистательная кузина.

— Благодарю, блистательный кузен.

Воздух в точке встречи ощутимо похолодал. Сочтя обмен любезностями законченным, король Трех ветров и посланница императора Севера развернулись и зашагали по дощатому причалу в сторону берега, где их ждали экипажи. Каждого — свой, и Орвель внутренне благословил этот обычай.

Хотя золотой род Тарсингов происходил с северного континента, за те поколения, что они правили архипелагом Трех ветров, строгие обычаи и жесткий регламент Северной империи стали казаться им чуждыми и обременительными. Но и Юг, раздираемый горячими страстями и кровавыми племенными усобицами, остался для них далек. Дор Тарсинги заняли место в точности посредине — в соответствии с географическим положением и политическим значением архипелага.

Орвель, истый островитянин, выросший на архипелаге и ни разу не бывавший ни на одном из материков, терпеть не мог дипломатические церемонии. Чем меньше времени он проведет в обществе блистательной Кристеаны — тем лучше для него. Хотя, разумеется, все тонкости протокола он знал назубок.

Как старшие отпрыски золотых родов, он и Кристеана были вполне равны друг другу. Как правящий монарх самостоятельного государства Орвель, разумеется, стоял выше, но Кристеана представляла реальную силу, за ней незримо маячила империя, а жалкая горстка островков по территории была несравненно меньше родового поместья дор Зеельмайн. В общем, на каждый чих северянки Орвель мог найти три варианта ответа — и совершенно не хотел этим заниматься. Чистое счастье, что Эмиен Тарсинг Первый завел традицию везти каждого из важных гостей в отдельной карете. Иначе за те полчаса, которые требовались на подъем ко дворцу, чванная северянка заморозила бы его насмерть, так что из кареты вместо короля выпала бы ледяная статуя.

Забывшись, Орвель хмыкнул и тотчас покосился на дор Зеельмайн — не приведи Небо, она как-нибудь истолкует изданный им неумышленный звук. Но снежная дева шагала как заводная кукла, погруженная в свои мысли. Телохранители следовали за ней по пятам, как тени, адъютанты отстали на два шага.

«Всего несколько дней, — сказал себе Орвель. — Утомительно нудные встречи, и дурацкий карнавал, и унизительное звериное обличье… Несколько дней, заполненных то суетой, то официальной тягомотиной — а потом все, все! Можно будет стряхнуть с себя дела и устроить настоящий отдых».

Подбадривая себя этой мыслью и почти веря в то, что после праздника ему удастся отрешиться от забот и суеты, король сопроводил сударыню военного советника Севера до кареты. Внутренне содрогаясь, он подал ей руку, якобы помогая забраться в экипаж, в каковой помощи блистательная Кристеана абсолютно не нуждалась, и выразил надежду на скорую встречу во дворце. Скрывшись в собственной карете, король Орвель Тарсинг откинулся на спинку и прикрыл глаза. «Несколько дней, — повторил мысленно он, — и все закончится».

Карета бодро двинулась вверх по серпантину. На первом же витке король с удовольствием высунулся в окно. Он любил свои острова, и вид сверху на гавань Трех ветров ему никогда не надоедал.

Бухту в форме полумесяца ограничивали две выдающиеся в море скалы. Если смотреть сверху, то слева, изогнув спину и припав на передние лапы, пила соленую воду Рысь, а справа, усевшись и подняв заостренную морду к небесам, встречал восходы Волк. Сейчас день клонился к вечеру, и на гавань уже легли густые лиловые тени, а лучи солнца золотили загривки и спины каменных стражей бухты. Самая длинная тень падала от горы Шапка, она же Корона, накрывая собой причалы со стоящими у них кораблями. Причалы располагались ближе к Рыси. Около свежеприбывшего барка северян суетились человеческие фигурки — сходили на берег прочие пассажиры, не столь блистательные, чтобы их встречал сам король.

Начальник порта стоял у трапа рядом с капитаном и делал пометки в своей знаменитой тетради. Пухлая тетрадь в черном кожаном переплете содержала, по слухам, сведения обо всех судах, которые заходили в гавань Золотого острова на протяжении тех двадцати лет, что Гайс Геберт провел на своем посту. Замечательно было то, что все эти сведения сударь Геберт помнил наизусть, но тетрадь все равно носил с собой. Кроме рабочих пометок, туда же он записывал пословицы и поговорки, которые коллекционировал — было у начальника порта такое увлечение.

Капитан Крандж, неслышно посмеиваясь в густую бороду, принимал благодарности пассажиров и восторги пассажирок за благополучную доставку. Особенно восторгались проходом через Игольное ушко судари и сударыни, прибывшие на архипелаг в первый раз. «Ах, капитан!» и «Ох, капитан!» сыпались на здоровяка со всех сторон. В перерыве между двумя молодыми супружескими парами, желавшими выразить и засвидетельствовать, Геберт вполголоса спросил:

— Что ваша добродетельная женушка, капитан? Опять беременна?

— Да, — вздохнул Крандж. — А что ваша почтеннейшая матушка? По-прежнему хворает?

Начальник порта сокрушенно кивнул. Они с Кранджем были знакомы так давно, что порой понимали друг друга без слов.

Последней из пассажиров сошла с корабля молодая девушка в не по сезону легком платье. Она с улыбкой кивнула капитану: «Спасибо, сударь!» и скользнула мимо. Двое мужчин, как по команде, обернулись ей вслед. Они решительно не могли понять, что же в пассажирке такого необычного, пока наконец Геберт не промолвил с некоторым недоумением: