Крис Райт - Поступь смерти Страница 5

И двинулся вперёд, молот свистел из стороны в сторону в поисках новой добычи.

Она никогда не была красива. Ещё при жизни на её пухлом прыщавом лице, лежал отпечаток недель лишений и тяжёлой жизни в суровых северных землях Империи.

После смерти её лицо стало просто ужасно. Левая щека была оторвана, на её месте проглядывали зубы и челюсть. Вместо одного глаза зияла дыра, медленно заполнявшаяся кровью. Её брюхо, дряблый мешок жира, покрытый колотыми ранами, вываливался из разорванной одежды.

Гусс с нежностью посмотрел на неё.

Он не знал её имени. Он редко запоминал имена тех, кто поступил к нему на службу. По правде говоря, слова мало значили для него.

Поступки – вот что имело значение. Эта толстуха погибла, устлав пол вокруг себя трупами зверолюдов. На остатках её лица застыл след от злой ухмылки.

И такой она была прекрасна.

– Дочь Зигмара, – вздохнул Гусс, нежно проведя пальцами по уцелевшему веку.

Закрыв глаза, он стоял на коленях перед её ещё тёплым телом. Он будет долго молиться о ней.

– Лорд Гусс!

Резкий, противный голос маркграфа Борса фон Ахена прервал его размышления. Раздражённому такой бесцеремонностью священнику стоило немалых усилий взять себя в руки. Медленно, каждым своим движением давай понять, что он думает о маркграфе, Гусс поднялся от тела погибшей женщины.

Повсюду в часовне лежали трупы. Зверолюды и фанатики покоились друг на друге, сцепившись в жутких холодных объятиях. Запах стал уже невыносим. Скоро соберут костры и зажгут пламя. И для праведников, и для грешников. Со двора доносились рыдания: слёзы облегчения, слёзы горя и избавления. Война окончилась, но впереди было ещё много работы.

Гусс посмотрел на фон Ахена. Шёлковые одежды исчезли, на толстяке был натянут тесный, явно не по размеру камзол; седые волосы были испачканы и лежали как попало. Он укрывался за алтарём вместе с остальными, и чтобы спасти ему жизнь многие отдали свои.

– Лорд-священник, – охнул Борс и бросился Гуссу в ноги. Его трясло. – Простите меня. Вы были правы. Мы пытались отбиться. Всеми богами клянусь, пытались, но их было...

Он жалостливо посмотрел на Гусса, в глазах плескались страх и раскаяние.

– Вы были правы, священник, – опять начал он. – Что мне сделать? У меня есть золото. Я могу жаловать вам титул. Ну, скажите же, что я могу сделать?

Гусс зло посмотрел вниз. Колени маркграфа стояли на теле той толстой женщины, а он даже не заметил.

Священник подумал, не убить ли его. Или хорошенько приложить по роже сапогом пару раз, чтобы эта жирная физиономия превратилась в кровавое месиво.

Стало бы легче. К тому же это вполне достойное наказание за разорение земель, которые были вверены ему.

Нужно сдержаться. Это было бы слишком... по-зверски.

– Ещё не поздно исправиться, маркграф, – произнёс Лютор Гусс, потянувшись к кожаному поясу. Он достал длинный металлический прут. – И вот что можно сделать...

Глаза Борса расширились, когда на конце прута он увидел символ кометы с двумя хвостами. Железо было холодно и чёрно, словно потухшие угли. Но он знал, что это. Он видел, как быстро раскаляется клеймо, как оно нагревается в языках костра, пока не начнёт пульсировать красным, будто умирающее солнце.

– Что вы...

– Все покаявшиеся носят метку, – мягко произнёс Гусс. – Вы ведь раскаиваетесь, маркграф? Хотите очистить свою душу?

Фон Ахен замотал головой. Это не то на что он рассчитывал. Бледное лицо Борса исказилось от ужаса, и он принялся подниматься с колен.

Гусс наклонился, и железная перчатка тяжело легла на плечо маркграфа. На лоб фон Ахена упала тень клейма, словно указывая то место, где будет метка.

– Несите дрова, дети мои, – громко приказал Гусс, зная, как быстро займётся пламя. – У нас новый последователь.

Припомнив самопожертвование тех, кто освобождал Кольсдорф, он одарил маркграфа диковатой улыбкой. Краем глаза он видел, как фанатики ринулись выполнять его приказ. Борс фон Ахен дёргался, но был до противного слаб.

– Отбрось страх, – произнёс Гусс, поворачивая прут с клеймом и любуясь тенями, которые оно отбрасывало на лице толстяка. – Боль мимолётна.

На этот раз Гусс улыбнулся по-настоящему, и, словно солнечный луч, пробившийся сквозь пыльный витраж, блаженный свет на миг преобразил печальное лицо священника.

– Спасение, истинно говорю тебе, вечно.