Генри Олди - Захребетник Страница 5

Затем растянулся на ковре, покрывавшем нары, и два часа дремал.

Снились воинские подвиги.

Много.

Проснувшись, он спустился к набережной, где царствовал старик-макамбер, рассказчик плутовских баек-макам. Вокруг старца ахали и смеялись слушатели, большей частью приезжие.

– Опрокинул я чашу дремоты, ехал я по горам и болотам, на ките плыл по морю, на орле парил в небе, – трещал макамбер, не переставая, – почерневший от горя, весь в заботах о хлебе…

Джеймс не без удовольствия выслушал историю о хитроумном воре и трех красавицах, о хитроумном воре и хлебопеке, о султане Цимахе и хитроумном воре, а также о восьми хитроумных ворах, хваставшихся своими подвигами в темнице. В конце последней макамы он поймал за руку юного карманника, судя по внешности, внука макамбера, насладился его мольбами, зарифмованными в стиле "лубья", и отпустил.

Слушатели рукоплескали его доброте.

А старец-рассказчик сочинил экспромт о хитроумном воре и благородном герое.

Настал вечер. Серебряный шейх-месяц всплыл над Баданденом, в окружении верных мюридов-звезд. Аромат цветов, усилившись к ночи, щекотал ноздри. Фонарщики с шестами бегали от одного фонаря к другому; разносчики халвы сипели сорванными голосами, продавая остатки товара.

На площади Чистосердечного Раскаяния вокруг эшафота, где днем совершались публичные казни, дети водили хороводы.

Спустившись в портовую часть города, Джеймс посетил харчевню "Осел и роза", за которой водилась дурная слава. Там он плотно поужинал, втайне ожидая приключений, не дождался – и направил стопы в квартал Шелковых Ресниц, в салон Бербери-ханум.

На подходах к кварталу бродили ночные сторожа с колотушками, маракасами и кастаньетами, производя дикий шум. Каждые две минуты они возвещали басом, которому позавидовал бы озабоченный продолжением рода ишак:

– Спите, жители славного Бадандена! В городе все спокойно!

По мнению Джеймса, спать в таких условиях мог только мертвец, да и то не всякий. Но в окрестности Ахметового пансионата сторожа, к счастью, не забредали. А здесь – пусть кричат. Работа трудная и вредная: вон, на усатого крикуна уже вылили горшок помоев, бородатому скинули на голову кошку, лысого затащили в подворотню, содрали чалму и, кажется, бьют…

А пострадавшие на боевом посту знай покрикивали:

– Спите, жители славного Бадандена!

– Спите, кому сказано!

– Покойной ночи!

Жилье для приезжих в этом районе стоило раз в пять дороже, нежели на окраинах. Наверное, в связи с неповторимым местным колоритом.

Приближаясь к салону Бербери-ханум, Джеймс заранее предвкушал все радости рая. Салон ему рекомендовал Ахмет, знавший о Бадандене все и даже сверх того. Если верить Ахмету, раньше салон был гаремом поэта Мушрифы Хаммари, любимца визиря Назима Справедливого. Желая подольститься ко всемогущему визирю, всякий проситель сперва дарил поэту красивую невольницу, обученную разным искусствам – игре на лютне и чанге, пению, танцам, а также ведению утешительных бесед.

Но однажды поэт умер от черной зависти, услышав "Касыду сияния" аль-Самеди, визиря же зарезал кто-то из просителей, взбешен знаменитой справедливостью Назима – и гарем остался без мужа и покровителя.

Положение спасла главная жена Бербери-ханум. Женщина деятельная и предприимчивая, она подмазала скрипящие колеса власти медом хабаров – и под ее руководством вчерашний гарем превратился в салон, получив лицензию на проведение увеселительных симпозиумов. Для особо продвинутых гостей у входа дома установили две мемориальные статуи – поэта Мушрифы и визиря Назима. За отдельную плату живописец-портретист мог изобразить желающих в обнимку с великими людьми прошлого.

Вскоре салон вошел в моду.

И не вышел по сей день.

Вспоминая прошлые визиты к Бербери-ханум и чуточку краснея, Джеймс свернул на улицу Малых Чеканщиков. Начиная от угла, он принялся считать шаги – просто так, чтобы на минутку отвлечься от приятных, но довольно пикантных воспоминаний. Один, два… четырнадцать, пятнадцать… Негоже прожженному цинику, лишенному идеалов, краснеть, словно мальчишка. Пятьдесят три, пятьдесят четыре… Ничто нам не чуждо, все делает нас сильнее. Сто десять, сто одиннадцать…

Сто двадцать четыре.

– Рад снова видеть вас, сударь!

Заступив дорогу, перед Джеймсом стоял рябой "охотник" из оружейной лавки. По правде говоря, молодой человек успел забыть об инциденте. И, в отличие от рябого, был не слишком рад встрече.

– Добрый вечер, сударь! Извините, я спешу…

Рябой неприятно ухмыльнулся:

– А я, знаете ли, никуда не тороплюсь. И вам не советую.

Лицо "охотника" хищно вытянулось, глубоко посаженные глазки тускло блестели, как у клиентов опиумокурильни. Брусчатка мостовой в свете месяца блестела точно так же, усиливая отвращение, без причины вспыхнувшее в душе Джеймса.

– Что вам нужно, сударь?

– Мне? Сущая безделица.

– Какая?

– Я желаю, чтобы вы еще раз показали мне ваш чудесный прием.

– Именно сейчас?

– Именно сейчас. Ни минутой позже.

– А если я не желаю?

– Что ж, пожелайте. Буду вам очень признателен.

Не оставалось сомнений, что рябой откровенно провоцирует ссору.

– Сударь, ваша настойчивость меня утомляет, – Джеймс старался говорить спокойно и доброжелательно. Все-таки крушение идеалов кое-чему научило молодого человека. – Если вам угодно скрестить со мной клинки, я к вашим услугам. Завтра днем, в том месте, какое вы предложите. А теперь дайте мне пройти.

Рябой по-прежнему загораживал дорогу. Рука "охотника" лежала на эфесе шпаги, а вся поза ясно говорила о готовности выхватить оружие в любой момент. Поведение назойливого любителя "свинских мечей" можно было истолковать одним-единственным способом.

– Вы – наемный убийца? Профессиональный браво?

Спрашивая это, Джеймс улыбался.

Терпеливость не числилась среди достоинств бывшего идеалиста.

– Нет.

– Грабитель?

– Нет.

– Просто забияка?

– Нет.

– Глупец?

– Вряд ли.

– Очень хорошо.

– Почему же это хорошо? – впервые хладнокровие рябого дало трещину. Из-под наглой маски выглянуло недоумение, словно вор из-за угла спящего дома. – Что вы видите здесь хорошего?

Джеймс Ривердейл, в чьих предках числились граф Роберт Быстрый, близнецы Сайрус и Сайлас Непобедимые, Клайв Гроза Шарлатанов и, наконец, любимый дедушка Эрнест, расхохотался, чувствуя прилив бодрости.