Генри Олди - Дуэль Страница 5

Не оглядываясь.

— Ты кого-нибудь ненавидишь?

— Да, господин! Ой!

— Что я сделал?

— Вы ударили меня! По щеке! Больно…

— Ты видел, как я ударил тебя?

— Угу… Ох! Вы сломали мне руку!..

— Ничего подобного. Сейчас пройдет. За что я дважды наказал тебя?

— Не знаю…

— Знаешь. Еще раз: я спросил, ты ответил. Что ты сделал не так?

— Не знаю, господин… Не надо! Не бейте меня! Я понял! Надо было ответить «Да, учитель!» — как вы приказали на рынке.

— Правильно. Я бью с уважением, иначе ты бы никогда не увидел моего удара. Я бью с пониманием, иначе ты бы успел увернуться. Я бью с ясностью задачи, иначе ты бы уже умер. И приказываю я, как бью: с уважением, пониманием и ясностью задачи. Один раз. Требуя в ответ уважения, понимания и подчинения. Ты понял?

— Да, учитель. Кажется, да…

— Ты веришь, что я на самом деле учитель, а ты — ученик? Что это не злая шутка?

— Нет, учитель. Не верю. Это злая шутка.

— Искренность движет миром. Я рад честному ответу. Итак, продолжим: кто этот счастливчик, кого ты ненавидишь всей душой?

Поздний вечер бродил по саду. Шуршал в кустах декоракаций, очищенных от шипов умелой рукой садовника, дышал цветам в сонные венчики; пересыпал звезды в ладонях. Десятой дорогой обходил летний зал для занятий: утрамбованную площадку под навесом, где между двумя боковыми столбами расположился стеллаж с оружием. Месяц отражался в клинках: широких, узких, прямых, изогнутых, с зазубринами и без, двойных, пламевидных, изящных, ужасных… Десятки смертоносных лун. Жизнь под такими невозможна.

Рядом со стеллажом ждал Мартин Гоффер, старший ученик и доверенное лицо капитана Штернблада. Не входя в число королевских телохранителей, Мартин жил в доме обожаемого наставника больше десяти лет, — отказавшись завести семью, он твердо решил посвятить себя искусству уничтожения ближних и дальних. Когда-то он тоже ездил на остров Гаджамад, но обрести учителя из «явнопутцев» не сумел. Прикажи Нижняя Мама тысячу раз умереть за Рудольфа тысячью разных способов, Мартин Гоффер согласился бы, не задумываясь. Честь и слава наставника были его кумиром. Сам же капитан Штернблад ясно понимал, что обожание и любовь — разные, порой противоположные чувства, но объяснить это Мартину не сумел. Талантливому, упорному, преданному Мартину — нет.

Не сумел.

Честь, слава, кумир — все это никак не живой человек из плоти и крови. Казалось бы, проще простого. А вот поди объясни…

Сейчас Мартин Гоффер страдал. Во-первых, от невозможности лично постоять за идеал. Во-вторых, от страстного, но невоплотимого желания наяву увидеть поединок двух гигантов, Просперо и Рудольфа, — дабы толпы глупцов воочию убедились, чье величие неоспоримей, а мастерство опасней! И, в-третьих, он страдал от собственной ошибки. Предложив свои услуги в обучении раба, Мартин заранее составил план будущих занятий, подробный и безукоризненный, согласно методикам самого Рудольфа Великого, — и был награжден саркастической усмешкой учителя. «План великолепен! — говорила усмешка. — Если, конечно, обучение предполагает двадцать лет ежедневных занятий… Но, когда у тебя в распоряжении крохотный, быстролетящий год, можно ли довериться опыту и традициям?!» Нельзя, согласился Мартин, сгорая со стыда. «Как отполировать меч за минуту?» Не знаю, потупился Мартин. «Как подготовить бойца за год?» Не знаю, закусил губу Мартин, старший ученик и доверенное лицо. «Вот и я не знаю…»

От последнего Мартин страдал больней всего.

Кумир должен был знать ответ на любой вопрос…

— Я ненавижу Дылду Самуила, учитель!

— Кто это?!

— Мой прошлый хозяин. Работорговец, с серьгой.

— Хотел бы ты убить его?

— О да!

— Давай вместе поразмыслим, каким оружием ты бы хотел убить его. Ножом?

— Ножом! Острым ножом!

— Чудесно. Нож — оружие любви, он предполагает близость. Кривой, похожий на коготь нож. Он твой. Только представь: кинувшись к Дылде, одной рукой ты хватаешь негодяя за волосы, а другой вспарываешь глотку. Дылда хрипит, кровь брызжет тебе на лицо, на губы, вкус крови солоноват, а ты всаживаешь нож врагу в живот. Стоя совсем рядом, вплотную. Чувствуя дыхание умирающего, слыша тихое чавканье, с которым лезвие рассекает…

— Фу! Меня сейчас стошнит!

— На первый раз прощаю. Нож не для тебя. Слишком близко. Топор? На коротком древке? Мощные руки, взмах, и голова Дылды расколота спелым арбузом. Рассказать тебе, как выглядит расколотая голова? Или иначе: тычок на манер копья, острым краем лезвия, и лицо врага трескается скальным разломом. От рта до переносицы. А ты обухом, наотмашь, превращаешь в месиво…

— Не надо! Вы нарочно, да?! Ой!

— Что я сделал?

— Вы ткнули меня пальцем в печенку! Я сейчас умру!

— И не надейся. Почему я это сделал?

— Потому что я перебил вас без разрешения… Два раза.

— Хорошее слово: «перебил». Ах, если бы ты за год сумел перебить меня… Впрочем, мечты расслабляют. Продолжим. Шпага? Меч? Это дальше, чем топор, но ближе, чем алебарда или двуручная секира.

— Да! Меч! Меч — благородное оружие героя!

— Разумеется. Кость громко хрустит, когда ее рассекает клинок. Это очень благородно. Зато кровь на лицо героя брызжет редко. Что не может не радовать. Знаешь, лучше всего подрубить врагу колено. Одноногий враг — существо занятное, но местами опасное. Поэтому постарайся зайти к нему за спину. Вонзить меч в почки. И последнее: если ты желаешь отсечь голову сразу, одним ударом, чтобы потом не надо было отрезать ножом лоскуты кожи…

— Я не хочу убивать Дылду Самуила! Пусть живет! Пусть живет сто двадцать лет!

— Пусть живет. Что ты скажешь насчет копья?

— Копье? Ну, если издалека… если кинуть… Чтоб ничего не хрустело и не брызгало.

— Собственно, я так и думал. Эй, Мартин!

— Да, наставник!

— С завтрашнего дня все свое время ты отдаешь этому юному дарованию. Нагрузки обычные. Смотри не переусердствуй! Из оружия: все предназначенное для метания. Копья, дротики, ножи, стрелки, диски, камни.

— Рукопашный бой?

— Ни в коем случае. Тьяден, иди спать.

— Раб ушел, наставник. Так что насчет рукопашного?

— Не трать время на глупости. Ты понял?

— Да, наставник. Верьте мне! Я заставлю раба сделать чудо!

— Чудо? Ни в коем случае. Иди спать, Мартин… Завтра тебе рано вставать.

— Я всегда рано встаю, наставник.

— Да. Но ты перед этим не ворочаешься полночи, размышляя: как из чурбана сделать самострел? Да еще за один день…

— За год, наставник.

— Ты верный друг, Мартин Гоффер. И хороший ученик. Знаешь, чем утешить.