Игорь Ковальчук - Бессмертные Страница 5

Шурша длинной шелковой одеждой, к Руину подошел церемониймейстер, чопорный высокий старик, с поджатыми губами, взглядом, устремленным в себя, и перекошенным от злости лицом. Смыслом его жизни были лишь две вещи — старые обычаи и сплетни. Он низко поклонился принцу. Руин бесстрастно смотрел на него и не думал отвечать на поклон… впрочем, согласно традициям он мог поступать и более высокомерно.

Старик скривил губы, но его голос остался спокойным.

— Ваше высочество, где ваш брат? Ужин пора начинать.

— Наш брат Дэйн спустится через несколько минут, — ответил Руин, не отрываясь глядя на что-то, видимое только ему одному. Может, пятнышко на мраморной стене? — Он задерживается не по своей вине.

Церемониймейстер поклонился, но в тот же момент правитель дал знак слугам нести к столу блюда с яствами. Ужин начался, в то время как один из принцев еще не сидел за столом — вопиющее нарушение традиций и проявление ужасающего неуважения к особе царствующего дома. По виду Армана-Улла можно было подумать, что он просто забыл о существовании своего младшего — четырнадцатилетнего — сына, он шевелил пальцами над огромным блюдом с жареной бараниной, выбирая кусок поаппетитнее.

— А что с Дэйном? Почему он медлит? — тихо спросила Моргана.

— Занят. — Руин улыбнулся. — Чистит от копоти свою курточку.

— Он опять что-то взорвал? И теперь прячется?

Дэйн обожал химические опыты, время от времени смешивал какие-то ингредиенты, которые смешивать нельзя, в результате происходил большой «бум», и приходилось ремонтировать его покои. Реактивы ему привозили из далеких миров, качественные, мощные.

Руин слегка кивнул головой, нагнулся к сестре и шепнул:

— Он не придет, Моргана, но Уллу совершенно не нужно знать почему.

Она испуганно взглянула на брата, помолчала. Принц сдержанно улыбался и не торопился объяснять.

— Но почему же? — спросила она. — Это просто дурацкая выходка?

— Нет. Наш отец никогда не скрывает, когда собирается сделать гадость родственникам. Похоже, он что-то задумал, а Дэйн решил посадить папу в галошу. Сказанное наедине не имеет той же силы, что произнесенное публично.

— Что-то серьезное?

— Не знаю. Но после проклятия, которое Улл два года назад наложил на Дэйна, хорошего ожидать не приходится.

— Я боюсь…

— Спокойно, Моргана. Все нормально.

Если и был кто-то, кого правитель ненавидел больше среднего сына, то это самый младший сын, Дэйн. Четырнадцатилетний подросток порой становился совершенно несносным, доводя до белого каления даже мать, но в юном безобразнике не было зла. Все его шалости были от чистого сердца, мальчик был уверен, что окружающим от этого станет только лучше. Вот и химические опыты, которых все так боятся, должны, по его мнению, в будущем принести людям несомненное счастье. Какое именно — он еще точно не знает.

Пожалуй, подумала Моргана, Дэйну и в самом деле лучше не попадаться папе на глаза, особенно с тех пор, как капли одного из его реактивов однажды ночью испортили в тронной зале паркет и ножки старинного трона. Тогда юный принц решил, что обожженные ножки трона выглядят не слишком представительно, и выкрасил их красной краской, а потом еще добавил желтенькие фосфорические завитки — для красоты. Когда Арман-Улл поутру увидел, во что превратился прадедовский трон, он поскользнулся на паркете и грохнулся на пол. Весь ужас был в том, что правитель вошел в тронный зал не один, а со своими гостями.

Моргана не удивилась бы, если б после этого венценосный отец решил изгнать сына или придумал что-нибудь похуже. В своем мире правитель был самовластен, мог сделать что угодно, в том числе и с собственными домочадцами. Оставалось лишь надеяться, что он на какое-то время позабудет о существовании младшего сына, пока воспоминания о его выходке не изгладятся из памяти.

На стол ставили одно блюдо за другим. Больше всего правитель любил баранину и птицу, и этих кушаний оказалось в изобилии. Гости и придворные оживились, но, помня о традициях, терпеливо ждали, пока Арманн-Улл выберет себе самые лакомые куски, пока оделят мясом принцев и принцесс. Кушанья из птицы были самые разные — от гигантских и весьма своеобразных стейков из страуса до мелких пичужек вроде колибри, запеченных в сметане. Должно быть, поварам пришлось изрядно попотеть, потроша птичек размерами не больше бабочек.

Руин с отвращением ковырялся в куске пирога с индюшатиной. Рядом Моргана деликатно покалывала вилочкой печенную с виноградом перепелку. Маленькая птичка, которая легко умещалась на женской ладошке, — единственное, что сестра съест за весь вечер, принц прекрасно это знал. Некрасивая дочь Армана-Улла изнуряла себя диетами достаточно долго, чтоб понять — все эти ограничения абсолютно бесполезны. Она больше не надеялась похудеть, но из-за укоров матери, досады отца и презрения окружающих продолжала соблюдать строгую диету.

Обычно принц жалел сестру, но порой, в минуты дурного настроения, ее кротость и покорность начинали его раздражать. Он готов был защищать ее от насмешек, думал, как бы все было просто, имей она мужество ни на кого не обращать внимание. Что ей до мнения слуг? А до мнения отца? От Армана-Улла она могла дождаться только одного признания ее значимости — немедленного замужества. А замуж Моргане нельзя. Ни в коем случае — Руин это помнил твердо и не понимал, почему сестра не может сообразить, что от ненавистного брака пока ее защищает только внешность.

Но девушка все равно хотела быть красивой. И никакие доводы разума не трогали ее сердце. Обычно брат снисходительно относился к ее слабости, но сегодня его все раздражало. Раздражал этот безвкусный дворец, пышность, идущая об руку с унижениями и злобой, буквально пропитавшими провальский двор. Раздражали глупые и жестокие придворные, раздражал отец, который по злобе и хитрости мог дать фору любому из своих подданных. Раздражали даже мать и сестра, даже он сам, неспособный в свои двадцать шесть лет вырваться из замкнутого круга этой жизни, которая была ему поперек горла. Руину давно бы нужно было покинуть отчий дом.

Но как оставить сестру, брата, мать с малышкой Сериной на руках? Если уж бежать, то всем вместе. Арманн-Улл не дурак. Он с первого дня своей женитьбы знает, что супруга его терпеть не может, мечтает избавиться от него. Ее охраняют почти так же тщательно, как дворцовую сокровищницу. Кроме того, побег — это всегда опасность. А если на тебе обуза в виде двух беспомощных женщин, младенца и братца, за которым нужен глаз да глаз — как бы чего не учудил, — то закончиться все может очень печально.

Значит, бежать надо без них. А это невозможно — сердце не допустит.