Андрей Шулятьев - Грации солнца. Приманка для зверя Страница 5

   -- Короткой ночи тебе, ромей, -- поздоровалась априка. -- Ты забыл свои вещи.

   Дева обернулась, оставив взгляду матовый серебристо-белый меч. Аккуратный пальчик указал на пиру юноши. Примус вздрогнул; свежие силы влились в тело из ниоткуда. Несколькими уверенными движениями изгнанник закинул суму за плечо и нашёл в траве гладий.

   -- Идём со мной, -- сказала априка, шагнув вглубь леса. Маниус слышал лишь монотонный звон, но пошёл следом.

   Ветер приносил свист, извергнутый устами далёкого мыйо. Звук то нарастал, то исчезал, выдерживая неясный ритм. Белая фигура маячила впереди, грациозно шагая между деревьями. Маниус старался догнать её, перебирая ногами из последних сил. Усталое тело изгнанника то и дело клонило, заставляя руки искать опору. Априка ни разу не обернулась, но замедляла шаг. Путники двигались так, пока пески времени не спрятали солнце за горизонтом, обнажив миллионы меньших светил.

   Луна скрылась за одиноким облаком, будто боясь взглянуть на дела, что творились повсеместно на Земле. Лес заполнился ночными тенями, приветствуя объятья сумрака. В одну из таких теней, бросаемых приметной сухой сосной, вошла априка. Дева села, оперевшись о ствол, и вытащила из-за дерева белую пиру. Незнакомка достала широкий белый плащ и закуталась в него, повязав шнурки у шеи красивым бантом. Изгнанник не обращал на неё внимание. Сражённый усталостью, он приземлился слева от априки, скользя спиной по широкому стволу. Тело юноши гудело от повсеместной боли, разум схлопнулся в бесконечно малую точку, стараясь перенести страдания. Отверженный тяжело дышал, поглощая из воздуха силы для спасения. Медленно, но неотвратимо боль начинала утихать, а разум -- расширяться, возвращая себе утраченные уголки сознания. Из всех сочетаний звуков в ушах -- только звон, но так проще, легче, спокойнее. Априка напомнила о себе теплом, шедшим от плеча, которого касалась рука изгнанника. Примус сконцентрировался на тепле, пытаясь согреть им не только тело, но и душу. Дева отпрянула от него и ловко накинула на голову капюшон, укрывший лицо от ночного холода, затем она снова прильнула к Маниусу, на этот раз стараясь прижаться как можно плотнее. Юноша расслабился, благодарно прислонив голову к плечу априки. Пески времени не успели пронести и пары горстей, как отогретая душа возжелала отворить уста:

   -- Ты априка? -- вопрос разнёсся по округе сухим баритоном.

   -- Ага. Вы нас так зовёте, -- звонкое сопрано заполнило пространство. Маниус слышал только звон.

   -- Ты -- априка, -- повторил изгнанник. Уста юноши закрылись, пока разум собирался с мыслями.

   -- Я -- Маниус Примус Эксул, отверженный собственным народом. Они судили меня, словно я вор или убийца.

   -- Я знаю: я наблюдала.

   -- С самого рождения боги издеваются надо мной. Хотя нет, наверное, всё-таки они выбрали меня не сразу. Сначала я рос беззаботно, словно сын патриция. Отец держал лавку в Мирнии, он продавал... я не помню. Кажется, всё-таки богатые одеяния. Он часто водил меня на рынок и покупал сладости. Мама блюла дом, следя за порядком. Она была строгой, но доброй и понимающей. Маму любили даже рабы.

   -- Мне это неинтересно.

   -- Но какая-то богиня невзлюбила её, наверное, из зависти, а может...

   -- На свете один бог, и он одинаково милостив ко всем своим созданиям.

   -- ...нет, всё-таки из зависти. Мне было семь, когда пришла чума. Её принесли эти проклятые переселенцы с востока. Мерзкие отродья! Мама болела долго. Богиня, наверное, наслаждалась её мучениями...

   -- Ты слушаешь меня?

   -- ...а потом мама умерла, и отец стал злым. Он стал часто бить меня ни за что, больше не брал меня с собой на рынок...

   -- Ты с собой разговариваешь?

   -- ...отняли и его, даже такого плохого. Я скорблю по ним и по сей день. Потом приехал дядя и забрал меня. Он продал лавку отца и на полученные камни купил участок в Флумун-викусе и с десяток крепких рабов. Ну не дурак ли, как ты думаешь?

   -- Я же сказала: мне неинтересно.

   -- Жизнь в деревне оказалось спокойной, но я даже полюбил дядин участок. Меня отдали в ученики кузнецу Кезо, и тот стал учить меня ковать мечи и бронь для солдат, но, главное, научил меня читать и писать.

   -- Ты меня слышал?

   -- Ковать оказалось интересно, и я усердно работал, желая постигнуть мастерство Кезо. Когда я вступил в возраст, мы принесли богам богатые жертвы...

   -- Тебя оглушил мыйо?

   -- ...оставили меня в покое. Им не хватило моих прошлых страданий...

   -- Точно!

   -- ...они натравили мыйо на мою семью...

   -- Ладно, говори.

   -- ...дядю с тётей, и хотел съесть меня, но тут появилась ты. Ты, наверное, служишь другим богам.

   -- Бог один.

   -- Когда мне выжгли это клеймо, -- Маниус вытянулся и указал пальцем на лоб, -- когда мне выжгли его, я болтался привязанный к столбам до рассвета. Я думал, чем я так не угодил им? За что они издеваются надо мною?! За что они меня отвергают?! За что!? Я был почтителен, не преступал закона, приносил жертвы регулярно, хотя они не помогали мне. Так за что!?

   Эхо пронесло выкрик отверженного по лесу, и ромей зарыдал, не в силах находить слова. Слёзы побежали по щекам, оставляя после себя соль, жгущую вчерашние раны. Луна избавилась от облачного одеяния, озарив юношу мягким светом. Априка не шевелилась, молча слушая рыдания юноши и свист мыйо, регулярно доносящийся издали. Взор девы обратился к светилам, что мерцали на чистом небе. Пробежав по созвездиям и приметным звёздочкам, априка остановилась на луне. Сияющее белым светом кольцо, украшавшее экватор спутника, оказалось поглощённым тенью планеты почти наполовину; моря виднелись отчётливо; деве даже показалось, что она способна разглядеть отдельные глыбы.

   -- Человек страдает. Он потерял тех, кто дорог ему. Мыйо тоже страдает сейчас. Я знаю... Он оплакивает умерших сородичей, разнося свою печальную весть остальным. Я... я тоже страдала, когда теряла дорогое. Даже между нами есть общее. Поэтому не страшно, что я спасла человека, пречистый боже? Я узнаю, когда снова увижу твой лик.

   Априка посмотрела на ромея. Юноша продолжал рыдать, не замечая ничего вокруг.

   -- Путь станет ясен с восходом, а сейчас отдыхай, Маниус Примус Эксул. Ты прошёл слишком много для человека, -- сказала охотница. Она просунула руку через разрез в плаще и приобняла изгнанника, положив ладонь на дрожащее плечо. Дева прижалась к отверженному и расслабилась. Всхлипы юноши утихли, вскоре он успокоился и заснул. Губы априки тронула лёгкая улыбка, когда до ушей донеслось усталое сопение. "Мне тоже нужно отдохнуть", -- решила дева и закрыла глаза.