Александр Бруссуев - Мортен, Охвен, Аунуксесса Страница 5

И мы пошли вниз к затихшему на ночь фьорду, где у пирсов стояло несколько дракаров, где перекликались меж собой сторожевые викинги, где я должен был бы узнать все, что попросил меня Охвен.

— Олле-лукойе, совсем башка дырявой стала! — внезапно остановился я. — Про фляги-то с молоком я и забыл!

— Не переживай, сейчас сгоняю. А ты вон к тому шалашику ступай. Костерок запали снова, он у меня наверно уже затух.

И Олли помчался наверх, нелепо переставляя ноги-ходули, еще умудрившись дать мне отмашку рукой — иди, мол, иди.

Я посмотрел ему вслед и почему-то заплакал. Пытался сдержаться, но рыдания просто рвались из груди. Слезы текли по лицу, я судорожно всхлипывал — и никак не мог остановиться. Я плакал не от боли, хотя боль-то как раз и не проходила. Мне просто стало жаль себя и еще жальче становилось оттого, что кто-то отнесся с состраданием к моей волевой личности. Словом, я скис, размяк и расклеился. Мне необходимо было время, чтоб прийти в себя. Я и пошел к шалашу, стараясь не обращать внимания на несколько болезненное состояние.

Шалашик у Олли был невелик, забраться внутрь не испытывал ни малейшего желания. Костер разводить тоже не стал. Просто присел у входа, изредка всхлипывая. А тут и приятель мой прибежал с молочными емкостями, тяжело дыша, как загнанный бобер. Полез к себе в хижину, повозился там, при этом крыша чуть было не съехала. И у меня, и у шалаша. Подошел ко мне, печальному, и протянул в березовом коробочке дурно пахнущую кашицу.

— Это такая штука из водорослей делается, синяки пропадают, опухоль сходит быстрее. Намажься — и будет к утру а, хорошо!

— Наверно, кожа тоже сойдет вместе с синяками.

— Весьма возможно, но у тебя разве есть выбор? А я тебе песнь сложу, как мы сегодня Бэсана завалили.

— Что-то с памятью моей стало: как этот хмырь меня заловил — помню, как по голове дал — тоже помню, а вот откуда ты появился, да еще, как мы этого кабана сделали — хоть убей, не скажу!

— Так слушай же, отрок зеленый, мажь лицо свое целебной дрянью и повесь уши свои на гвоздь внимания. Песнь слагается не на день, а на века. А, хорошо! Внукам своим будешь потом петь о славном подвиге скальда Олли, не убоявшегося ужасного людоеда Бэсана, и свалившего безобразного монстра метким камнем, пущенным из засады, в то время как тот уже начал грызть ноги павшего в неравной схватке героя. А, хорошо!

Я зачерпнул на кончики пальцев зеленовато-серую суспензию и очень осторожно нанес на лоб. Да, от такой боевой раскраски впору всем врагам разбежаться — запашок стоял еще тот. Словно в тине запуталась и издохла не одна сотня лягух, пиявок и жуков-плавунцов. Но лицо мое потихоньку стало напоминать настоящую пуховую подушку, а его я растил, холил, лелеял и пестовал совсем для других целей. Чтоб носить бороду и усы.

Олли тем временем принял позу пиита, вашу мать. Встал в полный рост, опустил голову себе на грудь, чтоб волосы покрывали лицо, выставил вперед слегка согнутую в локте левую руку, будто подаяние просил и застыл. Вдруг он резко встряхнул буйной главой, стремительно вознес левую руку вверх, словно указывая на неведомую мне звезду. Я от неожиданности чуть не выронил коробочку с эликсиром себе за пазуху. А Олли, нараспев и слегка раскачиваясь из стороны в сторону, глухим и хрипловатым голосом начал декламировать. Рука его, тем временем начала медленно — медленно опускаться.

— И теперь, на закате жизни,Когда годы берут свое —На судьбу я свою не обижен,Благодарен я ей за все!Когда-нибудь, подобно богу,Пройдя тернистую дорогу,Познать все тайны бытия,Сумею, может быть, и я.И вот тогда геенны огненной за мной запрутся двери.Наступит час расплаты за грехи. ОтнынеМой рев смертельно раненного зверяДа будет гласом вопиющего в пустыне!(С. И. Тихонов, карельский поэт)

У меня даже рот открытым остался, во загнул!

Олли откашлялся, пробормотал что-то, типа «ну, это, как бы прелюдия, как бы вступление», и продолжил, старательно эксплуатируя все иносказания, как это у них, скальдов, положено.

Тем не менее, когда я собой являл законченного гоблина с бугристым зеленым лицом, ситуация более-менее прояснилась.

Олли подымался от своего сторожевого поста, где он на самом-то деле по ночам выполнял роль посыльного. Крайне редко, к слову будет добавлено: кому надо по ночам без особой необходимости тревожить мирно спящий люд? Он поднимался по тропке, чтоб окинуть взором вечерний фьорд, как заметил меня, живенько спускавшегося ему навстречу. Но тут вдруг от самого большого камня около дорожки отделилась огромная фигура, будто каменный тролль выбрался из валуна, где таился днем. Храбрый скальд, конечно же, спрятался, но по донесшемуся до него голосу, понял, что тролль — это на самом деле вовсе не тролль, а гнусный Бэсан, каким-то злобным ветром занесенный в эти края на ночь глядя. Скорее всего, тот, бухой по самые уши, решил здесь слегка передохнуть, а тут такая пожива! Не попался бы я, попался бы сам Олли.

Сначала он хотел незаметно раствориться в пространстве, но меня бросить в беде тоже как-то нехорошо. Спасибо тебе, друг, за честность! Олли быстро подобрал камень, подходящий для пращи. А уж пращником-то среди наших парней он был знаменитым. Бэсан тем временем отбросил меня мощным хуком на камни и, пытаясь одновременно удержать равновесие, пинал меня, качаясь и наступая на мои конечности. Олли подобрался поближе, начал было раскручивать пращу, но передумал: мало ли силы не рассчитает и прибьет этого монстра насмерть. Взял камень в руку и от всей души бросил в голову Бэсана. Тот даже мяукнуть не успел, повалился, как подрубленный камыш. Лишь бы только назавтра не помнил ничего, а то поймает, гад, мало не покажется.

Словом, такие вот подвиги из засады, на живца. Действительно достойно памяти в веках…

Слагает руны, Олли, вне всяких сомнений, замечательно, но внезапно пробудился к жизни мой желудок и на все голоса стал напоминать о себе.

— Слушай, герой, а не найдется ли у тебя здесь что-нибудь перекусить? Я сегодня вообще не емши… Нет-нет, ты не подумай чего, все ты проделал самым правильным образом, если бы не ты, не знаю, что случилось бы дальше… А мне надо еще сегодня кое-что разузнать, а с раннего утра возвращаться к Охвену.

— Да поесть-то, конечно, найдем, — после некоторой паузы сказал Олли. — Но ты вот, как певец певцу, скажи: получилась ли руна, или нет? Только учти, отрицательное мнение меня не интересует.

— Мне понравилось, без всяких льстивых слов. Да ты и сам прекрасно понимаешь, что у тебя все неплохо получается, особенно про «закат жизни, когда годы берут свое».

— Ну, это все образно. Значит, тебе понравилось. А, хорошо.