Наталия Ипатова - День Полыни Страница 5

– Это не может не портить характер прочих членов Дома, когда-то бывших Младшими, но потерявшими статус, да?

– Вы ничего не знаете о характере эльфа, выросшего в Доме, Бедфорд.

– Зато я надеюсь, вы мне расскажете… Альбин. Что значит – «заботиться» в эльфийском понимании этого слова?

– Это прежде всего образование. Вы не в курсе, но среди Домов идет настоящая грызня за самых лучших преподавателей. Это не средняя школа, где учитель – ведро, а ученик – графин с узким горлышком. Что ведро выплеснет на бегу, что еще попадет в графин – то и ладно, то и образование: всеобщее бесплатное, гарантированное законом. Музыка, пластика движений, художественное мастерство, гуманитарные науки, причем не как они есть на сегодняшний день, а в развитии. История и генеалогия, происхождение видов и психология рас. Риторика.

– Мальчик из хорошей семьи.

– …и боевые искусства. Уверяю вас, Люций в свои четырнадцать отнюдь не беззащитная жертва. Одно из высших, – опять улыбается, – достижений эльфийской культуры: ни один из тех, кто употребляет в разговорной речи слово «отнюдь», не сервирован для внешнего насилия.

– Ну а приятели-сверстники есть у него?

– Я же сказал, у нас мало детей.

– Настолько мало?

– У нас больше Великих Домов, чем тинэйджеров. К тому же это должен быть дружественный Дом.

– Понятно. Мне представляется самолюбивое существо с комплексом исключительности и неумением вписаться в мир, упрямое, капризное и избалованное. Такой если и может существовать, то только в эльфийском замке. По улицам ходить не рекомендуется.

– Никто не любит эльфов, – вздохнул Альбин.

– Троллей тоже никто не любит, – заметил я. – Но нам проще. Мы не считаем, будто должно быть по-другому.

– Так или иначе, положение Младшего меняется, когда он перестает быть Младшим. В этот момент происходит самая тяжелая психологическая ломка. Теперь правила установлены и для тебя. Ты становишься одним из членов Великого Дома. Ты теперь должен подумать, прежде чем сказать. И даже подумать, прежде чем подумать. Теперь ты не можешь быть на каких-то этажах в какое-то время суток. Вообще… где-то ты не можешь быть, где-то не должен открыть рта. На кого-то не смотреть. Эльф – очень одинокое существо.

– Боюсь вас разочаровать, Альбин. Вы высказываете полное незнание натуры смежных рас, если предполагаете, что они так уж от вас отличаются. Жизнь каждого существа – это череда попыток утолить жажду, насытить гложущую пустоту. Мы все смертельно одиноки. Это заставляет нас искать любви.

– Да, но эльфы проводят в этом состоянии намного больше времени. Мы знаем, что даже любовь не поможет.

Мы миновали помойку: кто-то шевелился среди контейнеров, и при нашем приближении затих. Мы прикинулись глухими. Тут было что-то вроде границы. Здесь кончались владения Шиповника, опоясанные благопристойным чистеньким даунтауном. Дальше шла полоса рабочих кварталов и трущоб, отделявшая Ботанический район от делового центра.

– Я вот что думаю, – сказал Дерек. – Поверим экономке в том, что у Шиповника мальчишки нет. Вопрос первый: он жив? Есть кому из Домов прок в его гибели? Может быть, его смерть деморализует Шиповник?

– Вот это навряд ли, – возразил Альбин, и я с ним согласился. – Скорее она мобилизует его! Тот, кто убьет Младшего, получит на свою голову войну, где будет око за око и зуб за зуб.

– А может, кто-то именно этого и добивается?

– Нет. Более всего эльфы хотят сохранения статус-кво. Соперничество между Домами не выходит за рамки Правил. Мы же эльфы. Я имею в виду – известные плясуны на канате. Я бы скорее согласился с тем, что он похищен.

– Никто не может проникнуть в эльфийский Дом без согласия хозяев, – угрюмо заявил Дерек. – Даже в один, а их семнадцать. Как мы их обыщем? Даже действуй мы официально, на основании ордера, все равно пришлось бы пережидать Полынь. Кстати, Альбин, а какой прок иметь на руках мальчика, если не заявить о том, что он у тебя? На каких основаниях ты будешь претендовать на уступки? А заявишь – получишь злопамятных врагов лет на тыщу. Так?

– Совершенно верно.

– Пацан сам сбежал, – убежденно сказал Рохля. – Я помню свои четырнадцать. Это ж величайшее геройство – провести Полынь на улице. Как сейчас помню: камуфляж, армейские ботинки, нож на поясе и второй – под штаниной на голени, пачка заклинаний, купленных в ларьке на деньги, сэкономленные на завтраках. Рюкзак с термосом и бутербродами. Мне впечатлений на всю жизнь, а у матери был инфаркт.

– Ты не рассказывал, – заметил я, чувствуя себя уязвленным. Напарники мы, или кто?

Он сдвинул рыжие брови.

– Поверь мне, Реннарт, это не то, про что хочется потом рассказывать. Если, конечно, не врать.

– Замечательно, – сказал я. – Дерек, ты наш единственный шанс. Ты наш «поводок». Ты помнишь свои четырнадцать: значит, мы, по крайней мере, можем воспользоваться аналогией. Куда бы ты направился первым делом, как только вылез из окна?

– Туда, где что-то происходит.

Не сговариваясь, мы посмотрели в сторону заводских окраин. Днем над тамошними трубами висит тяжелый серый дым, а ночью обычно стоит багровое зарево: многие производства имеют круглосуточный цикл. Те же плавильные и литейные…

Джиббет наотрез отказала Дереку, когда он попросил нам в помощь прядь волос Люция или какой-нибудь предмет из принадлежавших ему. С соответствующим заклятием кто угодно, язвительно сказала она, рано или поздно отыщет мальчика. Нас же нанимали как специалистов, имеющих опыт. Едва ли это мелкое хамство было ее личной инициативой, и она намеренно хотела усложнить нам работу: скорее всего, экономка озвучивала позицию своего милорда, и в чем-то их обоих можно понять. Полынь кончится, а часть, заговоренную на притяжение к целому, можно использовать в своих корыстных целях.

Милорд Кассиас поручал нам это дело, и был выше того, чтобы организовывать нам в помощь еще что-то. Не говоря уже о том, чтобы превысить меру доверия. Они очень строги, эльфы, насчет меры.

Мы втроем представляли собой очень странную компанию.

Рассматривая из большого окна небо, начинающее сереть, Марджори размышляла, почему они так уж уверены, что она никуда не денется. Ей предоставили комнату, которая, правда, запиралась на ключ, но ведь они в курсе, что замки ее не остановят.

Где-то там происходило что-то настолько страшное, что даже Дерек с Реннартом чувствовали себя неуютно. Мужчины оставили ее в безопасности. Хмм. Похоже, они все в этом уверены. Никто не связывал ее, не отбирал одежду – такая мера пресечения побегов практиковалась в работном доме, где выросла Мардж. И чар никаких она на себе не чувствовала, что, впрочем, не значило, что их нет.