Гай Орловский - Ричард Длинные Руки — курпринц Страница 50

— Меня зовут Джонатан Сандерс, я хозяин этого поместья. Не хотите ли заглянуть на минутку? Я напою вашего коня, а для такого великолепного боевого пса найдется кус мяса. А ваше высочество сочту за честь угостить вином…

Я подумал, затем решительно махнул рукой.

— Хорошо, но только на минутку. Коню в самом деле напиться стоит, он столько промчался без отдыха!

Он заулыбался, распахнул передо мной дверь, а слугам кивнул на коня и в сторону пса.

Дом внутри показался таким же запущенным, темным, пахнет пылью, в углах то ли мусор, то ли такая мощная паутина. Мы прошли две комнаты, заполненные каким-то хламом и явно не жилые. Третья выглядела в сравнении с ними просто раем, хотя, конечно, ничего особенного. Просто в ней хотя бы ничего не сломано, хотя стол покачивается, то ли пол там просел, то ли ножка сколченожилась.

Слуга быстро принес кувшин с вином и две глиняные чаши, даже не медные или оловянные, вино тоже худшее из того, что доводилось пробовать.

Я смотрел в нервное лицо хозяина, на подергивающуюся щеку, в такой дыре жить можно только если нужно перетерпеть какое-то время. Но не всю жизнь.

Мы отпили по глотку, он спросил с недоверием:

— Так вы в самом деле тот самый Ричард Завоеватель?

Я ответил скромно:

— Надеюсь, второго с таким именем нет. А если появится, я ему отрежу уши.

— Зачем?

— Чтобы нас различали, — объяснил я любезно.

Он хохотнул, но тут же стал серьезным и спросил быстро:

— Я слышал, старший сын короля поднял мятеж?

— Более того, — ответил я, — он принял от Мунтвига корону курпринца и присягнул ему на верность.

Сандерс задумался, взглянул на меня испытующе.

— Ого… это многое меняет.

— Ничуть, — заверил я. — К счастью, одна из моих армий находилась неподалеку. Я умею их располагать, иначе бы оставался простым бароном, как вы понимаете.

Он спросил с тревогой:

— И что произошло?

— Мятежники разбиты, — пояснил я. — Вдребезги. Все главари казнены…

Он вскрикнул:

— Как?.. И принц Клавель?

Я взглянул на него с ленивым интересом, так это должно выглядеть.

— А почему вас это волнует?

Он пробормотал напряженно:

— Ну, это же наследник… короны….

— Гм, — ответил я, — в первую очередь он мятежник и заслужил смертную казнь. Однако его сестра Лиутгарда упросила меня послать его в оковах в Квинтелард, чтобы судили местные.

Он спросил с тем же зажатым дыханием:

— И вы… отправили?

Я пожал плечами.

— Мы в хороших отношениях с королем, королевой и принцессой, что сейчас доблестно воюет в моем войске, так что да, отправил. Сейчас он во дворце под домашним арестом, ждет суда.

Он медленно распустил напряженные мышцы, с лица сошла злая гримаса.

— Да, это будет справедливее. Пусть судят свои… Я имею в виду бриттский суд, а не военные из победившей армии.

— Сомневаюсь, — обронил я, — что принцу будет снисхождение. Местные лорды весьма разгневаны его союзом с Мунтвигом, пообещавшим ему корону Бриттии.

Он встрепенулся.

— Мунтвиг ему такое пообещал?

— С таким же успехом, — сказал я мирно, — Мунтвиг мог бы пообещать ему и луну с неба.

Он спросил с недоверием:

— Полагаете, обманет?

— Полагаю, — пояснил я. — Мунтвиг не учел, что его судьба будет гораздо хуже, чем у Карла. Или вы решили, что Мунтвиг уже властелин мира?

Он замолчал, но по его виду заметно, что да, Мунтвиг почти властелин мира, по крайней мере, ему этого очень хочется.

Я допил вино, с подчеркнутым сожалением опустил чашу на стол и отодвинул.

— Хорошее вино!.. Жаль, надо ехать. К вечеру хочу попасть в Квинтелард.

Он заметил осторожно:

— У вас быстрый конь.

— Быстрый, — согласился я и добавил с многозначительной улыбкой: — Как и я сам.

Он вышел меня проводить во двор, и пока я поднимался в седло, у меня было ощущение между лопатками, что он выбирает место, куда всадить стрелу.

Глава 11

Бобик все поглядывал с недоумением, почему не еду в Квинтелард, я же сказал именно так, он своими ушами слышал, вот и копытное подтвердит, но я упорно направлял арбогастра в нужную мне сторону, пока вдали не появился и не начал быстро вырастать красочный замок с зеленой крышей, такой же зеленой, как и бесконечный ковер травы во все стороны, ограниченный, правда, дальним лесом, темнеющим вечерним небом с розовыми облаками.

Все поняв, Бобик подпрыгнул и понесся огромными скачками. Арбогастр наддал, но я придерживал, все равно никто не откроет Адскому Псу ворота, пусть там весь испрыгается.

Это, собственно, не замок, просто огромный уютный дом, в котором, конечно, можно отсидеться какое-то время и даже обороняться, но не замок, у меня при слове «замок» картинка перед глазами совсем другая.

Коня я оставил слуге, Бобику велел идти рядом, к хозяйке нас провели не сразу, долго и настороженно выпытывали, кто и зачем.

Мы с Бобиком ждали в большой чистой комнате, пахнет лесом и цветами, они в самом деле тремя роскошными букетами стоят в вазах на столе и на двух изящных столиках.

Бобик посмотрел кисло и поморщился. Для него запахи слишком мощные, грубые и непонятно зачем существующие, в то время как вот с той стороны доносятся нежнейшие ароматы кухни…

Открылась дверь, вошла молодая женщина, оставив ее распахнутой настежь, явный знак, что одна, а наедине с мужчиной оставаться неприлично и даже непристойно.

Я поднялся, отвесил учтивый поклон.

— Леди Линнетта…

Она испуганно присела, глядя то на ужасающего пса, что изображает статую из черного мрамора, то на меня, но уже снизу вверх, хотя далеко не Дюймовочка, а вполне в теле и ростом совсем не обижена.

— Ваше высочество?

— Леди Линнетта, — сказал я осторожно, — я ваш друг, но заскочил к вам всего на пару минут. Если вы уделите мне чуть-чуть внимания, я тут же уеду, вполне удовлетворенный. Но могу и задержаться, если разговор удовлетворит нас обоих.

Она нерешительно кивнула, сделала рукой приглашающий сесть жест, но сама опустилась через два стула, чтобы если кто заглянет в нарочито распахнутую дверь, видели, что мы ведем себя безукоризненно.

Я медленно, чтобы не пугать ее резкими движениями, опустился на стул, продолжая рассматривать ее очень внимательно.

Леди Линнетта классически прекрасна: безукоризненный овал лица, крупные светлые глаза, изящный нос и полные губы, однако на лице полнейшее равнодушие и почти неуловимая скорбь, как у молодой породистой коровы, которую доят и, как она понимает, всю жизнь будут дергать за сиськи, ничего не предлагая взамен, кроме теплого хлева, корма и сравнительной безопасности.