Вероника Иванова - Охота на ведьм Страница 50

Да, девушка могла исцелить любую рану уже сейчас, будучи всего лишь послушницей. Только беда состояла в том, что ран на свете было слишком много, а Эвиэль видела каждую из них, когда оказывалась на расстоянии в несколько сотен футов. Вернее, не видела, а…

Это были костры, вспыхивающие то здесь то там всюду, куда доставал туманный взгляд. Яркие, слепящие, непостижимо горячие. Если обычный огонь, каким бы он ни был сильным, обжигал, жег или сжигал, то этот, появляющийся в сознании девушки, пожирал и без того малый мир, открытый небесно-голубым глазам. Участь Эвиэль была предрешена еще при рождении: монахини умели восполнять растраченные силы проникновенной молитвой, а для блаженной этот путь был закрыт. Всевышний и так разговаривал со своей дочерью. Без слов.

Путешествие через лес, показавшееся девушке бесконечным, все-таки достигло своей цели и прервалось. А потом земля ушла из-под ног, и вокруг запахло сыростью и тленом. Эвиэль не испугалась, она ведь попросту не умела пугаться, но происходящее никак не желало объясниться со своей главной участницей, и от этого послушнице становилось все неуютнее в яме, стенки которой норовили осыпаться песчаными струйками при малейшем прикосновении.

Вокруг не было боли, ни костерка, и потому перед глазами девушки висел непроглядный туман, сквозь который доносились звуки голоса, похожего на человеческий. Громкие и неразборчивые звуки, постепенно слившиеся в торжествующий вой. Эвиэль зажала уши ладонями, опустилась на дно ямы и только теперь почувствовала, что устала. Любой другой человек сказал бы, что усталость эта заслуживала единственного слова — «смертельная», но послушнице лишь подумалось, что она еще никогда так сильно не хотела спать.

Веки опустились сами собой, меняя серую дымку на черную, глубокую, как яма, к холодной стене которой прижалась спина девушки. Нет, еще глубже.

Марк смотрел на сестру, корчившуюся в странном танце, с благоговением, которым раньше удостаивал разве что изваяния молельни.

Светлые волосы спутанным ореолом окружали лицо, с трудом сохраняющее последние человеческие черты. Те черты, которые младший брат помнил слишком хорошо, хотя и пытался забыть. Все эти годы пытался. Тщетно. А может быть, и хорошо, что память оказалась неподвластна разуму? Ведь теперь можно все исправить. Можно вымолить прощение.

О родителях Марк не думал. Только один раз его посетила робкая надежда, что мать и отец тоже бродят где-то под лунами Невендаара, но, поразмыслив, охотник понял, что здесь не стоит ждать чуда. Поднимали только тех мертвецов, которые могли послужить своим новым хозяевам. Молодых, сильных. Кому могли понадобиться старики? В воспоминаниях Марка родители были именно стариками, а значит, их постигла та же участь, что работницу из поместья. Разрезали на кусочки и съели. Или запасли впрок, положив в такой же кошель, из которого сестра совсем недавно отправила в рот тонкую полоску кожи с жировой прослойкой…

Марк скривился, гоня прочь ненужные сейчас воспоминания.

Все это позади. Нужно идти вперед. Нужно во что бы то ни стало добыть кольцо и вручить его сестре, чтобы та больше никогда не была голодной. То, что своим желанием вымолить прощение он обрекает других людей на смерть, Охотник не осознавал, настолько сильно жгла изнутри совесть. Погасить этот костер, а потом… Гори оно все огнем!

Возвращения к прежней жизни не будет. Не позволит хотя бы тот инквизитор. Он пока не знает, что задумал Марк, но это и не важно. Монахи в серых сутанах всегда чуют поживу, вот и этот не отстанет. Конечно, можно сдать ему епископа с потрохами, но вот удастся ли самому остаться неприкосновенным? Скорее всего, нет. А если пути отступления перекрыты, можно идти только вперед. Вслед за сестрой.

Он будет ее защищать. Пока сможет. Пока не умрет. Он сделает все, чтобы она была счастлива хотя бы в посмертье.

Марк почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы.

Он ни разу не плакал с того дня, как бежал сломя голову по лесу, а сейчас словно вернулся обратно в детство. Но, наверное, так и должно было быть. Судьба позволила ему еще раз пройти той же тропой и выйти на тот же перекресток, и теперь Марк точно знал, в какую сторону нужно повернуть, чтобы избежать прежних ошибок.

Сестра взвыла с новой силой и вдруг осеклась, замерев на месте, окруженная хороводом изумрудных искорок, одна из которых бликом отразилась от полированного наконечника стрелы… вышедшего из безгубого рта.

Следующая стрела пронзила череп насквозь, от затылка до правой глазницы. Нежить покачнулась, растерянно поворачивая голову к Марку, но прежде чем тот смог встретиться взглядом с мутным бельмом оставшегося глаза, в воздухе снова свистнула стрела, и все, что еще оставалось в голове сестры, выплеснулось наружу, покинув расколотый череп.

Она все еще была как бы жива. Впрочем, она и не могла умереть, но теперь ходячая мертвячка окончательно лишилась сознания. Бессмысленное, вечно голодное чудовище — вот что осталось теперь от сестры. И еще меньше осталось от желания получить прощение.

Марк опустился на колени рядом с поверженной последним выстрелом сестрой: ее костлявые пальцы скребли каменистую землю. Надежды больше не было. Все оказалось напрасным.

Охотник перевел взгляд на яму, заполненную изумрудным мерцанием.

Обряд… Он оказался прерван. Кольцо не вернется из небытия. Да и кому оно теперь нужно? Разве что стрелку, который убил двоих, метя лишь в одного.

Марк накрыл ладонью дрожащие пальцы сестры: «Прости меня. Прости, если сможешь. А я прощать не намерен».

Инквизитор чуть не взвизгнул, когда первая стрела сорвалась с тетивы.

— С ума сошел?!

Конрад не ответил, отправляя в полет вторую и третью. И только когда нежить замолчала, сбитая с ног, повернул голову к монаху:

— Что-то не так?

— Глупец! Что ты наделал? — Казалось, еще мгновение, и скрюченные пальцы инквизитора сомкнутся на горле сквайра.

Вместо ответа Конрад улыбнулся.

Дожидаться возвращения могущественной колдуньи было глупо и опасно. Даже учитывая, что сам сквайр в такое чудо не верил. Но если хоть на мгновение предположить, что заговорщикам удалось бы достичь поставленной цели… Нет уж. Надо было выстрелить раньше. Намного раньше. Еще до того, как нежить начала выть. До того, как по щеке послушницы покатилась первая слеза.

Возможно, инквизитору было как раз нужно успешное завершение обряда. Но он ведь не произнес об этом ни слова, так что сам виноват. Жертва должна была попасть в руки палачей? Она и попала. А об остальном уговора не было.