Евгений Филенко - ШЕСТОЙ МОРЯК Страница 50

  — А кто говорит о справедливости? — удивился Локи. — Оружие — такая монета, которую не стоит принимать в уплату даже за самый ценный товар.

              Бородатый ёж

                     иногда брал чистый нож.

              Светлый козел

                     хватал каждый корень.

              Воздух звал тролля

                     движеньем пронизанный.

              Вода с хладной радостью

                     лишила обуви.

              Пелена с щедростью

                     насытила викинга.

              Заспанный Один,

                     грустя, улыбался

              Мертвецу, что его

                     поразил воображенье.

              А Скади-Лыжница

                     высоковыйная

              Оправдала с готовностью

                     задницу.

  — Вот только чью именно? — спросил Бьярки. — Свою или чужую?

  — Об этом тебе лучше спросить ее, — сказал Локи. — Только не жди вежливого ответа. Особенно если в ее постели снова, как в прежние времена, окажется Один. Такой уж у него обычай спросонья: вначале убить, а после грустить о содеянном. Веришь ли, эта парочка сходится и расходится так часто, что за ними и не уследишь. Для меня всегда высшей доблестью улучить момент и вклиниться в промежутки между их союзами, чтобы... впрочем, этого тебе уж точно не понять.

              Жена золотая

                     вразумила баранину,

              Муж веселил

                     серьезную девушку.

              Пьяница вверил

                     судьбу опрометчиво

              Лошади свежей,

                     с песчаною гривой.

              К месту охота

                     нагрянула дикая.

              Брага повсюду

                     нашла себе выход.

              Герой был дурацкий,

                     по мнению Бьярки.

              Мелкая рыба

                     неведомым способом

              От сна пробудила

                     молчаливого недруга.

              И зашептала

                     в соломе янтарной

              Задница.

  — Ну вот, снова задница, — сказал Бьярки. — Не слишком ли часто?

  — Не думаю, — возразил Локи. — Я люблю про задницы.

              Магический сыр

                     был силен против воли.

              Чертоги объяли

                     похмельного бонда,

              Раб разметал

                     перед свиньями бисер,

              Не в добрый час

                     постучался он в двери.

              Тролль придержал

                     долгожданную кадку.

              Толк в рунах знавший

                     козел, поразмыслив,

              Все ж разыскал

                     позабытую пятницу.

              Впрочем, корова

                     тотчас усомнилась.

              Смирной повадкой

                     в народе известный,

              Слаф безрассудную

                     сделал промашку.

  — Это уж точно про тебя, Бьярки! — захохотал Локи. — Не стоило позволять Хейд воспользоваться твоими мужскими достоинствами. Быть может, тогда ей недостало бы сил освободить меня из заточения, и неприятностей в Медвежьей долине было бы не в пример меньше.

  — Ты бы хотел, чтобы Вальдимар конунг беспрепятственно достиг Утиного утеса, расправился с Хейд и присвоил твои книги? — удивился Бьярки.

  — С высоты моего положения, — промолвил Локи, — мне одинаково безразлично, кому достанутся книги. Когда у меня возникнет в них нужда, я просто приду и заберу их себе. Точно так же мне наплевать, что станется с глупой колдуньей. Не скрою, ирландская спесь мне гораздо менее симпатична, чем ирландская глупость. Благодаря последней я хотя бы оказался на воле и вскорости буду сызнова предоставлен самому себе — на какое-то время, пока не совершу очередную глупость и не разозлю асов сверх всякой меры. Меня потешает то значение, какое придают в вашем мире тем бессмысленным околесинам, что возникли в моем воображении отчасти под воздействием бражных паров, а отчасти от неумеренного употребления свежих мухоморов. И которые я имел ни с чем  не сравнимую глупость запечатлеть на пергаменте. Еще раз говорю: в этих книгах нет никакого высокого умысла или тонких предвидений. Это бред, бред и еще раз бред от первой до последней руны. И когда кто-то — вот как мы с тобой сейчас! — пытается отыскать в этой чепухе некий сокровенный смысл, то невольно сообщает этому бреду осязаемую, а то и обоняемую форму. Вот мы сидим здесь, над этими книгами, в тепле и уюте, а снаружи творится такое, что даже мне не хочется видеть, чтобы не подпортить царящего в душе моей веселья.

  — А я был бы не прочь взглянуть, — сказал Бьярки.

  — Тебе ничто не может помешать, — заметил Локи. — Только не жалуйся потом, будто я тебя не предупреждал.

  Бьярки поднялся со своего места и с решимостью, достойной викинга, направился к двери. Едва он открыл ее и вышел на порог, как обнаружил, что Утиный утес, на котором стояла хижина Хейд Босоногой, вознесся над Медвежьей долиной на небывалую высь, словно все то время, пока они с Локи чесали языки по поводу магических книг, какой-то  великий ётун поливал его живительной влагой, от которой идут в безудержный рост не только злаки и ягодные кусты, но и камни, которые доселе всякий разумный человек почитал за мертвые. И теперь весь Бьёрндаль виден как на ладони, от Холостяцкого залива до морского побережья. Бьярки стоял, одной рукой держась за дверь, чтобы не упасть с громадной высоты, а другую приложив к глазам и так пытаясь в подробностях разглядеть весь тот хаос, что  творился далеко внизу. И сердце его вновь превратилось в сосуд, до краев наполненный страхом.