Джин Вулф - И явилось новое солнце Страница 50

– Хорошо, что мы здесь остановились, – сказала Гунни. – Тебе следовало рассказать это нам.

– Сегодня утром… Цадкиэль, капитан, предоставила мне прекрасную каюту. Перед выходом я помылся и побрился попавшимся под руку лезвием. Лицо, которое я увидел в зеркале, смутило меня, но теперь я знаю, чье оно.

– Апу-Пунхау? – спросила Бургундофара, а Гунни продолжила:

– Твое собственное.

– Есть еще кое-что, о чем я вам не сказал. Хильдегрина убило той вспышкой. Позднее я решил, что разгадал причину, и думаю так до сих пор. Меня стало вдвое больше, и потому раздвоился и Хильдегрин; но эти Хильдегрины были созданы делением, а разделенный подобным образом человек не может остаться в живых. Или дело в том, что, однажды разделившись, он не смог заново воссоединиться, когда Северьян снова стал одним.

– Гунни называла мне твое имя, – кивнула Бургундофара. – Красивое имя, похоже на лезвие меча.

Гунни жестом заставила ее замолчать.

– Итак, вот я, и вот вы обе. Я, насколько могу судить, в единственном числе. Или вы видите двух?

– Нет, – ответила Бургундофара. – Но разве ты не понимаешь, что даже если бы мы и видели двух, это ничего бы не изменило? Пока ты еще не был Апу-Пунхау, ты не можешь умереть!

– Даже я знаю о времени больше, – сказал я. – Десять лет назад я был будущим Апу-Пунхау. Настоящее всегда способно изменить свое будущее.

Гунни покачала головой:

– Похоже, я знаю о будущем больше, пусть даже тебе и суждено добыть Новое Солнце и изменить весь мир. Этот твой Хильдегрин не погиб десять лет назад – не для нас здесь. Когда ты снова появишься на Урсе, может статься, что это уже произошло тысячу лет назад или только случится бог весть сколько лет спустя. Здесь же – ни то, ни другое. Мы сейчас идем между солнц и промеж лет, поэтому здесь две Гунни могут встретиться безо всякого вреда друг для друга. Хоть дюжина.

Она помедлила. Гунни всегда говорила неторопливо, сейчас слова срывались с ее губ так же неохотно, как тонущий моряк бросает обломок судна.

– Да, я вижу двух Северьянов, пусть только в памяти. Один – тот Северьян, которого я когда-то обняла и поцеловала. Он исчез, но он был красавцем, несмотря на шрамы, хромоту и проседь в волосах.

– Он помнит твой поцелуй, – сказал я. – Он целовал многих женщин, но те нечасто целовали его.

– А другой – Северьян, который стал моим любовником, когда я была девчонкой и только-только нанялась на корабль. Ради него я поцеловала тебя, а потом сражалась на твоей стороне, единственная настоящая женщина среди фантомов. За него я дралась на ножах со своими старыми товарищами, хотя и знала, что ты не помнишь меня. – Гунни поднялась на ноги. – Вы не знаете, где мы – никто из вас?

– Похоже, это зал ожидания, – сказала Бургундофара, – только им, видно, давно уже никто не пользуется.

– Я имела в виду – где сейчас корабль. Мы за кругом Диса.

– Однажды, – произнес я, – один неплохо осведомленный о будущем человек сказал мне, что женщина, которую я ищу, – на земле. Тогда из его слов я заключил, что она просто еще жива. Корабль всегда был за кругом Диса.

– Ты меня понял. Когда мы с тобой вернулись на борт корабля, мне казалось, что впереди у нас еще долгое путешествие. Но для чего бы им – Афете и Заку – понадобилось это? Сейчас корабль покидает вечность, замедляя ход, чтобы шлюп смог найти его. Пока он не замедлит хода, он даже и не корабль, ты разве не знал? Мы словно волна или вопль, несущийся во вселенной.

– Нет, – сказал я. – Этого я не знал. Да и поверить трудно.

– Иногда важно, во что ты веришь, – ответила Гунни. – Но не всякий раз. Этому я научилась здесь. Северьян, я говорила тебе однажды, почему продолжаю плавать. Ты помнишь?

Я бросил взгляд на Бургундофару.

– Наверно, потому, что…

Гунни покачала головой:

– Чтобы снова стать той, какой я была когда-то, но остаться собой. Ты, должно быть, помнишь себя в ее возрасте. Разве сейчас ты тот же человек?

Ясно, будто он был здесь с нами, в этом зале слез, я увидел молодого подмастерья, шагающего по дороге, в черном как сажа плаще, развевающемся за спиной, и с темным перекрестьем «Терминус Эст» над его левым плечом.

– Нет, – согласился я. – Давным-давно я стал другим, а с тех пор еще изменился.

Гунни кивнула.

– Вот потому-то я и останусь здесь. Быть может, здесь, когда я окажусь единственной, это наконец произойдет. А вы с Бургундофарой возвращайтесь на Урс.

Она повернулась и вышла. Я рванулся было следом, но Бургундофара потянула меня назад, а я слишком ослаб, чтобы сопротивляться.

– Пусть Гунни уходит, – сказала она. – С тобой это уже случилось. Оставь и ей шанс.

Дверь за Гунни со стуком захлопнулась.

– Она – это ты… – выговорил я.

– Тогда оставь шанс мне. Я видела, кем стану после. Тут не зазорно и пожалеть саму себя?

В ее глазах стояли слезы. Я покачал головой:

– Если ты не будешь плакать о ней, то кто же?

– Ты. Уже плачешь.

– Но не потому. Она была настоящим другом, а у меня их немного.

– Теперь я поняла, почему все эти лица в слезах, – сказала Бургундофара. – Этот зал устроен для плача.

– По тем, кто приходит и уходит, – произнес певуче новый голос.

Я обернулся и увидел двух иеродулов в масках, и оттого, что не ожидал уже их увидеть, я не сразу узнал Фамулимус и Барбатуса. Говорила, конечно, Фамулимус, и я радостно воскликнул:

– Друзья мои! Неужели вы отправляетесь с нами?

– Мы пришли лишь затем, чтобы привести тебя сюда. Цадкиэль послала нас за тобой, Северьян, но тебя и след простыл. Скажи мне, увидишь ли ты нас еще?

– Много раз, – ответил я. – До свидания, Фамулимус.

– Ты знаешь нашу природу, это очевидно. В таком случае мы приветствуем тебя и говорим тебе «прощай».

– Крышка люка откроется, когда Оссипаго задраит дверь, – добавил Барбатус. – У вас есть амулеты воздуха?

Я достал свой из кармана и надел. Бургундофара надела точно такое же ожерелье.

– Теперь, как и Фамулимус, я приветствую тебя, – сказал Барбатус и отступил в дверной проем. Дверь за ним закрылась.

Почти тотчас же распахнулись створки двери в дальнем конце зала; слезы из глаз масок высохли на лету и разом исчезли. За раскрытыми дверями сверкал черный занавес ночи, подвешенный между двумя звездами.

– Пора идти, – сказал я Бургундофаре, потом понял, что она не может меня слышать, и, подойдя, взял ее за руку, после чего никакой нужды в словах уже не было. Вместе мы покинули корабль, и, только остановившись на пороге и оглянувшись, я вдруг понял, что так и не узнал его настоящего названия, если только оно имелось, и что три маски в зале – это лица Зака, Цадкиэля и капитана корабля.