Якудза из другого мира. Том IV (СИ) - Калинин Алексей Страница 51

Хм! И без мудр!

Фаербол соткался из воздуха! Я улыбнулся и с новым выдохом послал фаербол в сторону предполагаемого звука. Огненный шар влетел в небольшую бамбуковую перегородку и разметал её на куски. Обгорелые обломки разлетелись в стороны, а за самой перегородкой…

Никого не было!

— Ну и кто ты после этого? — раздался голос. — Я тебе помогаю, а ты моё додзё рушишь…

— Акира, прости, я не со зла.

— Тогда убери тут всё и… и не грузись мыслями о предстоящем бое — я помогу в меру своих небольших сил…

— Акира, скажи — Кацуми у Исаи? — спросил я, замораживая горящие куски.

Ответом было молчание. Голос не отвечал. Я убрал остатки перегородки, поклонился додзё и произнес:

— Эх, Акира… Я отомщу за тебя.

В приоткрытую дверь влетел ветерок и снова мне показалось, что Акира похлопал по плечу. Теперь сердце успокоилось. Тело Изаму Такаги снова подчинилось мне. Всё-таки трудновато порой справиться с выплеском эмоций у этой молодежи. Уже прожжённые циники лет в тридцать-тридцать пять будут вспоминать о всплесках мочи в голове и удивляться — как же они дожили до таких лет с такой бесбашенностью?

Я поспешил домой. Там меня встретила Мизуки Сато. С ней за столом сидели мужчины из старой гвардии и вели неспешную беседу. Мизуки передала мне то, что я просил её привезти. Передала, но взяла обещание, что я обязательно верну после боя. Я поклялся.

Если выживу, то верну. А если нет, то… мертвые сраму не имут.

За полчаса до полуночи мы прибыли в установленное место. Зал кендо был также молчалив, как и зал «Оммёдо Кудо» днем. Я вошел внутрь, поклонившись духу додзё. Этот зал был выбран неслучайно, но об этом будет сказано позднее.

Включил свет и осмотрелся. Высокий потолок поддерживали колонны в два обхвата, увитые пеньковой веревкой. Колонны одновременно являлись и поддерживающими опорами, и мешками для отработки ударов. Пенька местами так размахрилась, что казалась пушистым мхом на северной стороне деревьев.

Стилизованные под тростниковые циновки маты устилали деревянный пол. На двух стенах закреплены большие ростовые зеркала, а на других картины цветущей сакуры, девизы школы и плакаты со стойками и ударами.

Как в боевиках и фильмах про мечников, я уселся в конце зала, ожидая своего противника. Тот явился за пять минут до полуночи. Исаи вошел неторопливо, оглядываясь по сторонам. За ним следом шла Кацуми. Она не поднимала головы, глаза опущены в пол и что-то было в её походке такое, что заставило меня насторожиться.

Такую походку я не раз видел у соседа-наркомана из другого дома, когда тот возвращался после очередной вечеринки домой. Он шел расслабленный, переставлял ноги так, как будто щупал ими землю. Что творилось в тот момент перед его глазами — трудно ответить на этот вопрос. А сам он не мог, поскольку в это время его язык отказывался работать.

А у Кацуми ещё и руки были заведены за спину. Не удивлюсь, если ещё и скованы магическими наручниками.

— Всё-таки пришел, хининская твоя морда, — проговорил Исаи. — Что же, тогда пора научить тебя хорошим манерам и в благородном бою на мечах, а не только повозить рожей по татами. Учти, я сдерживаться не собираюсь. Как в постели с твоей подружкой… Ха-ха-ха!

Психологический удар был нанесен. Что же, похоже, что бой уже начался. Я улыбнулся в ответ и деланно зевнул:

— Смерть не прибавила тебе чувства юмора, Мацуда. Как не умел шутить, так и сейчас не научился. И даже лучшие комики страны не смогут тебе в этом помочь. Ты такая же бездарность, как и твой сын.

— Не трожь сына, ушлёпок!

— А ты отпусти Кацуми, разъёба пиздопупырчатая!

Он оглянулся на девушку. Та всё также стояла, опустив голову.

— Да уж, отпустить Кацуми… Помнишь того гениального паренька Ицуми? Так вот у меня осталось кое-что из его припасов. Заначка на черный день, так сказать. Сейчас твоя девочка под хорошей дозой успокоительного. Это чтобы не дергалась.

— Отпусти её и покинь тело Исаи. Тебе всё равно не гулять по этой земле, так что сделай хотя бы напоследок доброе дело, — я размотал подарок Мизуки и отложил тряпицу в сторону.

Под электрическим светом заблестели ножны меча, чью рукоять украшала золотая морда дракона.

— О-о-о, да ты приготовился, хинин! Отрадно это видеть. Этот меч пригодится, когда я после сегодняшней ночи начну вырезать Казено-тсубаса-кай. Но и я приготовился…

Исаи вытащил из кармана половинку маленького шприца, куснул себя за указательный палец и выдавил каплю крови в эту заполненную на два миллилитра синей жидкостью половинку. Присоединил поршень. Затем резким движением сорвал с иглы наконечник, и быстро уколол Кацуми.

Девушка вскрикнула и вскинула голову. Теперь её взгляд приобрел осмысленность, она огляделась по сторонам и увидела меня:

— Изаму! Кх… кх…

— Побереги пыл, девочка! — хохотнул Исаи. — Он тебе пригодится ещё на пять-семь минут.

— Что ты сделал, урод? — вскочил я на ноги, глядя, как Кацуми схватилась за грудь и попыталась вдохнуть.

— Всего лишь связал жизнь со смертью. Капля крови Исаи, лекарство Ицуми и тело Кацуми — в итоге получается выбор: одна жизнь из двух. Если ты меня не убьешь, то Кацуми через семь минут умрет. Если же убьешь, то умрет Исаи. Ещё никому не удавалось преодолеть действие этого лекарства. Кого ты выберешь? Друга или девушку?

Я обнажил меч. Вот этого мы не предусмотрели…

Нельзя терять ни секунды!

Глава 24

— Ну что, узкоглазый, наебенить тебе железякой? — прорычал я, вставая в стойку киношного Конана.

Тупорылая стойка — всё открыто и ничего не защищает, но смотрится эффектно. Достаточно, чтобы поддразнить противника.

— Сам узкоглазый, — рыкнул Исаи в ответ.

И ведь ничего не возразишь — в этой жизни я и в самом деле был узкоглазым. Но вот от «ругательного расизьму» ещё избавиться не успел…

С легким шорохом меч Исаи покинул ножны, а в следующий миг друг взлетел в воздух. Его раскинутые в стороны руки и поджатые ноги создавали образ летящего орла. Или петуха, в иносказательном смысле…

Ладони сжимают рукоять, и блестящая полоса выбивает искры из падающей стали. Один проблеск, второй, третий… В руки отдается вибрация ударов. Они так быстры, что глаз едва успевает следить за пронзающим воздух мечом. Но я не зря прибыл раньше — успел всё-таки сконцентрироваться на скорости и теперь не уступал Исаи. Или думал, что не уступал…

Звон мечей наполняет додзё. В свете электрических ламп кажется, что в наших руках не полоски стали, а два проблеска молнии. И этими молниями мы стараемся поразить друг друга.

Блеск-удар, блеск-удар. Я отступаю на два шага назад. Корчу рожу, как будто бью изо всех сил и стараюсь успеть блокировать удары.

В голове же отражается время — шесть с половиной минут. Примерно столько остается жить Кацуми. За проблесками мечей и звоном стали я вижу, как девушка бледнеет.

Ждать нельзя! Мне ещё нужно сделать так много…

Я блокирую очередной удар и наношу три росчерка. Наношу быстро, пока блокированный меч с рукой относит в сторону. Медлить нельзя ни минуты!

Росчерки не как у киношного Зорро, нет — росчерки соединяются в треугольник на груди Исаи. Треугольник, верхушкой вверх. Прости, дружище, что приходится портить твою шкуру!

В этот миг Исаи отшатывается и недоуменно смотрит на грудь. На белой рубашке возникают красные полосы прорех. Тут же правая стена вспыхивает огнем. Это в дело вступил один из «старой гвардии». Во мгновение ока стену охватывает пламя. Языки огня лижут окна, картины, зеркало, скрывают их под собой, превращая поверхность в сплошную полыхающую стену.

Ягуар не подвел. Первый символ сыграл свою роль и теперь наше додзё дополнительно освещается пламенем. Ловушка начинает схлопываться.

Почему треугольник? Как мне сказал сэнсэй: эта фигура символизирует единство разума, тела и духа. Пять символов созданы древними оммёдзи и напитаны сакральным смыслом до краев. Каждой стихии соответствует свой треугольник, только у воздуха и земли есть черта по центру, а у огня и воды нет. Стихия молнии настолько нестабильна, что древние решили не заморачиваться и изобразили в привычном виде — как знак пресловутого Зорро, поставленный на попа. Такой можно увидеть на трансформаторах, с доброй надписью: «Не влезай — убьёт!»