Джон Норман - Странники Гора Страница 51

Затем в ритме музыки девушка повернулась и побежала прочь от воина, а он играл с цепью, пока танцовщица не остановилась где-то в двадцати футах от него, натянув цепь. Она не двигалась секунду и стояла, держась руками за цепь.

Я заметил, что Африз и Элизабет завороженно смотрели на танцовщицу. Камчак тоже не отрывал от неё глаз.

Музыка замерла.

И тут внезапно музыка началась снова, но уже в новом, энергичном ритме, выражающем неповиновение и гнев. Девушка из Порт-Кара превратилась в скованную самку ларла, кусающуюся, бьющуюся на цепи, она сбросила с себя свое черное платье и осталась в блестящих, переливающихся желтых шелках наслаждения. Теперь в её танце были ненависть и неукротимость, ярость, заставляющие её сжимать зубы и рычать. Она вертелась внутри ошейника (в тарианском ошейнике это возможно).

Она бегала вокруг воина, как плененная луна вокруг властного алого солнца, все время на натянутой цепи.

Воин стал дюйм за дюймом подтягивать цепь. Временами он позволял девушке отбежать, но не отдавал ей полную длину цепи, каждый раз уменьшая расстояние её свободы. Девушка меняла фигуры танца в зависимости от расстояния, на котором она находилась от воина. Некоторые из них были очень медленными, в них почти не было движений за исключением, может быть, поворота головы или движения руки, другие были стремительны и быстры или грациозны и вычурны, некоторые просты, некоторые выражали гордость, какие-то – вызывали жалость, но все время девушка подтягивалась все ближе и ближе к воину. Наконец его рука легла на тарианский ошейник, и он притянул измученную сопротивлением девушку к своим губам, подчинил её поцелуем, её руки легли на его плечи – и, покорная, она прижала голову к его груди. Он легко поднял её на руки и унес от костра.

Зрители швыряли золотые монеты в песок к огню.

– Она была прекрасна! – вскрикнула Африз.

– Я никогда не видела женщины, – сказала Элизабет, возбужденно поблескивая глазами, – которая бы так хорошо танцевала.

– Она была удивительна, – сказал я.

– А я имею только ничтожных кухонных девок! – сокрушенно заявил Камчак.

Мы с Камчаком встали. Африз внезапно прижалась головой к его бедру, глядя вниз.

– Научи, – прошептала она, – сделай меня такой рабыней.

Камчак запустил пальцы в её волосы, приподнял ей голову, чтобы она смотрела на него. Ее губы приоткрылись.

– Ты была моей рабыней несколько дней, – сказал он.

– Сегодня ночью, пожалуйста, господин, сегодня…

Камчак легко поднял её, перебросил, все ещё скованную, через плечо. Она вскрикнула, а он, распевая тачакскую песню, затопал прочь. У выхода он на секунду остановился, повернулся и посмотрел на нас с Элизабет. Он вскинул правую руку в приветственном жесте.

– На ночь маленькая варварка твоя.

Я рассмеялся. Элизабет посмотрела ему вслед, затем перевела взгляд на меня.

– Это его приказ? – спросила она.

– Разумеется, – сказал я.

– Конечно, – сказала она.

– Почему нет?

Затем она внезапно дернулась в цепях, но встать не смогла и чуть не упала, опершись на левую руку.

– Не хочу быть рабыней! – заплакала она. – Не хочу быть рабыней!

– Мне жаль, – сказал я.

Она посмотрела на меня, в её глазах были слезы.

– У него нет такого права! – вскрикнула она.

– Оно у него есть.

– Конечно, – рыдала она, уронив голову. – Это словно с книгой, со стулом, с животным. Она твоя! Бери ее! Подержи её до завтра! И верни утречком, когда закончишь с ней!

– Ты надеялась, что я смогу купить тебя?

– Ты не понимаешь? Он мог меня отдать любому, не только тебе, но любому, любому!

– Это правда, – сказал я.

– Любому! Любому' Любому!

– Перестань, – сказал я. Она встряхнула головой, посмотрела на меня и выговорила сквозь слезы:

– Кажется, господин, что сейчас так вышло, что я твоя.

– Похоже на то, – ответил я.

– Ты потащишь меня на плече в фургон? – с любопытством спросила она. – Как Африз?

– Увы, нет, – сказал я.

Я склонился к её оковам и убрал их. Она встала.

– Что ты будешь делать со мной, господин? – спросила она и улыбнулась.

– Ничего. Не бойся.

– Ах так? – Она нахмурилась. – Я и вправду так безобразна?

– Нет, ты не безобразна.

– Но ты меня не хочешь?

– Нет.

Она вызывающе откинула голову.

– Почему «нет»?

Что я мог ей сказать? Она была очаровательна, но вызывала жалость. Меня тронула её наивная надежда. Маленькая секретарша, так далеко от карандашей, пишущей машинки, перекидных календарей и блокнота для стенографии, так далеко от её мира, так беспомощна, отдана на милость Камчаку и на эту ночь – если бы я не был против – на мою милость.

– Ты всего-навсего маленькая варварка, – сказал я ей.

Почему-то я о ней все ещё думал как о напуганной девушке в желтом платье, попавшей в сплетение войн и тайных интриг, о которых она не имела ни малейшего понятия. Она нуждается в том, чтоб её защищали, обращались с нежностью, поддерживали, вселяли уверенность. Я не мог думать о ней в своих объятиях, о её невинных губах, потому что она была всегда и всегда останется несчастной Элизабет Кардуэл, безвинной и нечаянной жертвой необъяснимых перемещений в пространстве и неожиданного, несправедливого использования в постыдных целях, она принадлежала Земле и не знала о пламени, которое её слова могли разбудить в груди горианского воина; она не понимала до конца того, что она рабыня, что она в своих правах не более чем вещь в глазах свободного человека, которому отдана на час. Она понимала, что другой воин мог схватить и увлечь её в темноту меж высокими колесами своего фургона. И все-таки до конца она этого ничего не понимала, она была наивна и глупа, девушка с Земли, оказавшаяся не на Земле, – женщина, принадлежащая варварскому, в глазах горианцев, миру. На Горе она навсегда останется девушкой с Земли – яркой, прелестной девушкой с блокнотом для стенографии, как миллионы других девушек Земли.

– Но ты очень красивая маленькая варварка.

Она уронила голову в плаче. Я приобнял её, чтобы утешить, но Элизабет оттолкнула меня и выбежала из павильона.

Я озадаченно посмотрел ей вслед.

Затем я тоже покинул павильон, решив побродить по лагерю в одиночестве и подумать.

На память пришел Камчак. Я был рад за него: никогда раньше я не видел его настолько довольным.

Но меня смущала Элизабет, её состояние сегодня казалось мне несколько странным. Я полагал, что, может быть, она была так напугана тем, что может потерять позиции первой девушки в фургоне: на самом деле она могла быть скоро продана. Поскольку Камчак наконец соединился со своей Африз, обе возможности мне казались весьма вероятны. У Элизабет были причины их бояться. Разумеется, я мог бы уговорить Камчака продать её хорошему хозяину, но Камчак, охотно идущий мне навстречу во многих отношениях, без сомнения, в данном случае обращал бы в основном внимание на цену. Разумеется, если бы я нашел деньги, я мог бы её и сам купить у Камчака и попытаться найти ей хорошего господина.