Константин Нормаер - Сезон колдовства Страница 51

Когда я посмотрел на свое отражение в мутной глади речушки, возле которой мы остановились на привал, то не поверил собственным глазам. Вернее, единственному глазу, потому как шрам пересекал не только мою правую часть, но и место, где находился зрительный орган.

Вступив под арку ворот, мы оказались в душной тени. Рядом поскрипывала перегруженная повозка, а человеческий гомон сливался в один монотонный гул. Идущие впереди немного сбавили шаг. Каждый проходящий кидал шесть монет за вход в широкий кувшин с узким горлом, висевший на груди представителя церкви. Видимо, нынешний наместник не доверял привратникам и отрядил на этот ответственный пост тех, кто боялся не столько кары земной, сколько небесной. Впрочем, я сильно сомневался, что подобный способ избавит власти от воровства. Этот первородных грех был распространен повсеместно, тем более там, где звонкой монете не было счета.

Внеся свою плату, я бросил короткий взгляд на монаха и его собратьев, застывших возле дверей, которые вели во внутренние лабиринты подвалов под стеной. И моя излишняя осмотрительность пошла мне на пользу — я отчетливо различил на руке одного из облаченных в ряску браслет с изумрудом. Сверху ее скрывала темная повязка, но яркий свет камня, имевшего внутреннюю подсветку, было трудно спутать с чем-то еще.

Лицо монаха скрывал глубокий капюшон, и все же я без труда узнал перегрина Фреда Керзбига. Рядом с ним возвышался Иванкс Ванчерус. На Сфере они были близкими друзьями, а в рейдах постоянными напарниками.

Стало быть, двое уже здесь. А где же остальные? Я сомневался, что совет прислал менее трех пар ученых.

Узкая улица вывела нас в каменные лабиринты города. И хотя толпа поредела, разношерстный гомон только усилился. Нищие, лишенные конечностей инвалиды окружили нас плотным кольцом и обрушились с требованиями совершить подаяние. Попытавшись порваться сквозь живую изгородь, я уперся в клюку одного мерзкого старичка. Тот противно зашамкал беззубым ртом, указал на мой кошелек и напористо заявил:

— Всего пару монет и вали куды хочешь, чужестранец?

Я постарался избавиться от давления в области груди, но лишенный правой ноги инвалид оказался достаточно проворным типом. Изогнутое навершие клюки переместилось в район спины и уперлось мне в шею. Старик притянул меня к себе — в лицо пахнул сладковатый аромат гнили. Изобразив презрительную ухмылку, инвалид хищно прошипел:

— Куды собрался, а? Пока не заплотишь, мимо не пройдешь!

Перехватив клюку, я собирался взгреть мерзкого старикашку, когда понял, что ничего у меня не выйдет. Его сила превышала мою в разы.

— Не шути-и-и со мной, странник, — радость сползла с морщинистого лица, и глаза злобно сверкнули.

Я попытался отступить, уперся спиной в напирающую толпу. Люди топтались на месте. Видимо, также как и я они не могли обойти напористых попрошаек.

— Ну-ка, не мешай, — раздался уверенный голос Кейтлин.

Колдунья выступила вперед и перехватила деревянную опору. Я тут же ощутил нарастающую боль — в руку будто впились сотни крохотных игл. Но старику досталось сильнее: отпустив клюку, он отскочил в сторону и настороженно уставился на мою спутницу.

— Пошел вон, гайрук, — прорычала колдунья. Я заметил, как из ее рта вырвался длинный, раздвоенный язык.

Наглец согнулся пополам, прижался к земле и, неестественно выгнув шею, уставился на Кейтлин снизу-вверх.

— Нехорошо-о-о отбирать чужой хлеб. Можно ведь лишиться и своего, — предупредил ее гайрук.

— Не тебе указывать на мое место, падальщик. — Отпихнув его в сторону, Кейтлин потянула меня за собой.

***

С моего последнего визита город сильно изменился. Изящные дома восточных купцов и светлые кварталы ремесленников сменили низкие каменные башни с решетчатыми окнами. Из-за высоких заборов виднелись только плоские крыши и края верхних этажей.

Я присмотрелся к небольшой медной табличке над массивным входом. Под легким налетом ржавчины просматривался знакомый символ: круг с огненным мечом и вспаханная земля с тремя всходами. И больше ничего. Никаких слов или иных обозначений.

— Ты знаешь, что это такое? — обратился я к Кейтлин.

Та лишь развела руками.

Прикоснувшись рукой к выпуклой чеканке, я еще раз проверил, не привиделось ли мне это. Символ нарисовался даже с закрытыми глазами. На лице возникла легкая улыбка:

— Значит мы движемся в правильном направление, поводырь.

У первых торговых рядов мы остановились возле небольшого перекрестка. Пыльная дорога тянулась через горбатый каменный мост, другая — терялась в мрачных проулках.

— Не узнаю я город. — Мой взгляд коснулся мрачных подворотен и продажных женщин, выстроившихся в ряд возле скромной забегаловки. — Раньше он был другим.

— И что же в нем изменилось? — спросила Кейтлин.

— Абсолютно все.

Она проследила за мной и улыбнулась:

— Ах, ты об этом.

— Вовсе нет, — отмахнулся я.

Средневековая распущенность никогда не будоражила мои моральные устои. Здесь люди старались не утруждать себя лишними ограничениями. Легко рождались, легко умирали, совершенно не заботясь о том коротком миге, что назывался жизнью. Всецело доверяя церкви и ее жестким правилам, каждый житель подданства, независимо от своего положения, верил, что любой грех может быть прощен. Даже побывав за чертой мрака, возможно очиститься и начать все заново. Вопрос только в цене этого самого очищения. А уж если ты в состоянии пожертвовать ордену веры увесистый мешок злотых, считай, что предстанешь девственником перед небесным судом.

Но данный закон распространялся на богатых прихожан. У бедных же на этот счет имелась своя религия, главной заповедью которой был довольно примитивный постулат — выжить любой ценой. И именно он оправдывал любые проступки, совершенные в агонии страсти или безумия.

Я часто задавался вопросом: на что бы осмелился, если бы моя семья умирала от голода? Какую грань вседозволенности решился переступить? Обман? Воровство? Убийство? И увы, не мог дать вразумительного ответа. Даже самому себе. Видимо боялся обнаружить внутри необузданное чудовище. Хищное, беспринципное, пренебрегающее любыми законами мироздания. А теперь, когда сам того не подозревая, я все-таки стал этим самым чудовищем, с удивлением обнаружил, что окружен себе подобными. Просто пока для них еще не настал тот момент, когда они готовы будут потревожить собственную кошмарную сущность.

Присмотревшись к двум проходившем мимо товаркам, колдунья нахмурила лоб.

— А ведь ты прав, муренмук.

— В чем именно?