Юрий Никитин - Зубы настежь Страница 52

Я поинтересовался:

– Но откуда все это?

– Что? – не понял воевода.

– Ну, еда, питье, одежда, кони, замки... Чтобы прокормить одного феодала, нужно с десяток простых крестьян. Как и на любого ратника, кузнеца, стража ворот... Здесь, в этом замке, не меньше сотни...

– Триста пятьдесят человек, – ответил он с гордостью. – Все ветераны, умелые с любым оружием. Там мой старый друг служит, я все о них знаю!.. Жрут и пьют, как лошади.

– А челядь есть?

– А как же! Повара, конюхи...

– Челядь хлеб не выращивает, – прервал я. – Чтобы прокормить этот замок...

– Замок?

– Ну, пусть людей в этой крепости, нужна целая армия селян, что пашут, сеют, разводят скот, пригоняют в замок... Но я не увидел ни единой хатки простого люда!.. Не увидел огромных засеянных полей, без которых просто не жить этим могучим замкам...

Воевода посмотрел на меня с великим отвращением, словно вместо мускулистого дурака-варвара, такого понятного и потому приятного, увидел мудрого мыслителя-зануду:

– Да кто на это обращает внимание?

Я вздохнул, трезвея:

– Ты прав.

– Это не наше дело, – напомнил он.

– Согласен, – сказал я.

Когда замок остался за спиной, я поехал прямой и с глазами на далекой линии горизонта, страшась оглянуться еще больше, чем жена Лота: а вдруг увижу нечто хуже, чем огненный дождь? Пустоту?

Глава 25

По синему небу медленно двигались кудрявые как барашки, подсвеченные оранжевым, облака. Звонко пел жаворонок, а когда я пытался его рассмотреть, взгляд зацепился за парящего в высоте орла. Неподвижный, словно нарисованный на синем куполе, как в церквях рисуют парящих ангелов, он, как мне показалось, не столько высматривал зайцев или кроликов, сколько следил за нами.

Послышался настигающий звон подков. По легкому стуку я определил, что меня догоняет легкая как зайчик игрушечная лошадка. Нахмурился, женщина – враг природы, красивая – вдвойне, но деться некуда, терпеливо ждал. Краем глаза видел как рыжая лошадка принцессы резво пошла рядом, а сама прекрасная Грюнвальда, красивая и легкая, даже привставала на стременах, чтобы выглядеть выше.

Она смотрела вдаль, я видел ее точеный профиль, но тоже смотрел вдаль, и со стороны мы классически подходили под определение влюбленных, что смотрят не как бараны друга на друга, а вместе в одном направлении, конечно же – общего светлого будущего.

Все-таки ее классический профиль с точеным носиком, тугой по-детски припухлой щекой, просто завораживал, Я поймал себя, что уже смотрю не вдаль, как надлежит настоящему мужчине, а как ненастоящий пялюсь на нее, не могу оторваться, смотрю и смотрю. Она взглянула несколько удивленно, бесцеремонный варвар истоптал ее взглядом, щека слегка порозовела.

Длинные густые ресницы, изогнутые как самый высокогорный трамплин для прыжков, бесценные для жизни в песках, служили бы прекрасной защитой от летящего в лицо песка, сейчас несколько нефункциональны здесь... да-да, нефункциональны, напомнил я себе. И эта эффектная загнутость ресниц... она крайне необходима для жизни кочевника, когда просыпаешься со смерзшимися ресницами, но зачем во дворце, когда вокруг сотни слуг и служанок?

Она ощутила, что мой взгляд потвердел, изменился. Ее тонкие, черные как ночь брови взлетели в удивлении, а зрачки расширились. Я с трудом отвел взгляд, на моей дубовой варварской роже, надеюсь, мало что изменилось.

Все еще глядя прямо перед собой, она спросила звонким детским голоском:

– Твое имя – Рагнармир?

Голос ее был по-прежнему надменный, и такой хамский, что у меня зачесались руки если не дать ей по харе, то хотя бы ответить так, как отвечают девкам с Тверской, когда те предлагают свои услуги чересчур откровенно:

– Да, принцесса. Тебе не холодно?

Ее синие глаза с интересом пробежали ощупывающим взглядом по моей фигуре:

– А тебя это волнует?

– Конечно, – буркнул я. – Ехать через лес, а там ветки, колючки... Мне не хотелось бы, чтобы наш отряд останавливался вытаскивать колючки из твоих розовых ягодиц.

– Розовых? – удивилась она. – Почему, розовых?

Пока она изгибалась в седле, пытаясь рассмотреть свои ягодицы, в самом деле оттопыренные, я с надеждой смотрел на мост впереди, надеясь, что из-под него выскочат разбойники, ушкуйники, тати... хотя тати вроде бы не сидят там с кистенями наготове. По крайней мере я бы ускакал вперед, а там не знаю, что сделал бы с ними, если бы представил, что это не бедные тати, а принцесса передо мной с ее напыщенным дураком...

– А правда, – спросила она, – что ты сразил самого Громоблещущего Низвергателя Королевств и Тронов?

– Брехня, – ответил я равнодушно.

Она оживилась:

– Вот и я так сказала! Низвергатель – великий воин. С ним не совладать и отряду варваров.

Я промолчал. От принцессы веяло свежестью чистого вымытого здорового тела. Тонкие ремешки не закрывали грудь, только чисто символически прикрывали розовые соски, а сама грудь, как две полные чаши, красиво и вызывающе покачивалась в такт конскому шагу.

Прогрохотали копыта крупного коня, я опять же, не оборачиваясь, видел как подъезжает ее бессменный защитник. Слева пахнуло запахом розового масла, герцог даже в походе следит за внешностью.

– Что случилось, принцесса? – спросил он ревниво. – Это варвар снова оскорбил вас?

Я не помнил, чтобы я оскорблял ее раньше, но смолчал, смотрел в точку над конскими ушами, где смыкался небокрай с земнокраем. Я чувствовал испытующий взгляд принцессы, но пауза длилась как кроманьонская эра, наконец принцесса бросила насмешливо:

– Он только что признался, что вовсе не убивал Низвергателя!

Герцог хмыкнул, я перехватил странный взгляд, который он бросил в мою сторону.

– Я тоже не верил этим слухам, – сказал он довольно. – Разве что в спину, а то и вовсе сонного...

Мой конь ржанул и пошел вперед лихим наметом. Я не состою у них на службе, просить позволения удалиться не обязан. Раньше бы обиделся, вспылил, исходил бы бессильной злостью, но с такими глыбами мышц чувствуешь себя странно защищенным даже от оскорблений. Говорят же, что самые злобные собаки – мелкие, а всякие там гиганты сенбернары – одно добродушие.

Волк сидел впереди на тропке, довольный как крокодил, утащивший антилопу, а на ветке сверху нахохлилось черное порождение ночи. Ветка, несмотря на толщину оглобли, заметно прогнулась и потрескивала. У волка из раскрытой пасти капнула красная капелька, Не глядя, он подхватил языком, в желтых глазах были насмешка и благожелательная сытость напополам с неосознанным превосходством.

–Ну как? – спросил он, когда мы приблизились.