Александр Прозоров - Заговорщик Страница 52

Все, чем располагал Андрей Васильевич – это сабля, косарь и командирский голос:

– Не торопиться! Без команды не стрелять! Не бойтесь, ребята, лед тонкий, им до нас так просто не дойти.

Татарская конница тоже заметила в степи темное пятно, повернула к реке. В разъезде было всего сотни две степняков, удачным залпом снести можно всех. Но доводить до стрельбы не хотелось. Уж больно неуклюжее положение оказалось у путников. Во льду, как в мышеловке. Ни туда, ни сюда быстро не уйти. Сиди и жди: повезет – не повезет.

Конница зашла с востока, помчалась вдоль берега. Низкие брюхатые кони, пики с волосяными кисточками, лохматые треухи на головах, овчинные тулупы перепоясаны широкими кожаными ремнями. Правда, лица у всех светлые, славянские… Как у казанских татар. Почти все бородаты… Но ведь и татары редко когда бреются…

– Не стрелять! – еще раз предупредил Зверев. – Без команды не стрелять, ребята!

Его голос привлек внимание. Один из всадников – в шубе вместо тулупа и суконной пилотке с пером вместо шапки – натянул поводья, свернул ближе и остановился на самом берегу:

– Кто такие и куда путь держите?!

– Царские посланники! – ответил Адашев. – Ищем казачьего атамана Саразмана Рваное Ухо! Гостинцы ему и воинам его из Москвы привезли.

– Нечто правду глаголите? Православные? А ну, перекрестись!

Все путники, включая Андрея, осенили себя знамением, достали и поцеловали нательные кресты. Правда, князь оказался единственным, кто забыл при этом обнажить голову.

– А ты чего шапку не скинул, боярин? – тут же заметил ошибку всадник.

– Наш род ни перед кем ее не снимает, – презрительно сплюнул Зверев. – Так знаешь ты атамана казачьего, али зазря языком помолоть прискакал?

– Так то ж я и есть! – широко осклабился всадник.

– А ухо почему не драное?

– Заросло! – рявкнул казак, и ближайшие его соседи радостно захохотали.

– Веселишься? Лучше бы со стругами помог. Не то тут подарки бросим.

– Не боись, православные! – Казак огрел скакуна плетью, и тот завертелся на месте. – До острога всего верст десять осталось. Сейчас веревки привезем, подсобим.

Обе сотни, словно ведомые одним общим разумом, разом сорвались с места и умчались вдоль русла на запад. Пока холопы, потушив фитили, обкалывали лед, три десятка казаков успели вернуться, забросили на первый струг четыре веревки, а когда путники закрепили их на носу, разбились на отряды и потянули лодку вперед. Захрустел лед. Судно, раскачиваясь с боку на бок и с носа на корму, все быстрее и быстрее побежало вперед, оставляя за собой очищенный ото льда фарватер. По нему легко заскользили и остальные струги.

Через четыре часа все они, вытащенные на берег, стояли ровным полукругом под стенами казачьего острога: тоже земляного, но поверху обнесенного прочным тыном с бойницами и усиленного всего двумя башнями. В огороженном пространстве казаки споро выставили четыре большие юрты, внутри тут же запалили костры, притащили казаны, занялись варевом. Зверев их понимал: внутри укрепления было тесно, каждая пядь свободного пространства на счету, все места распределены. Если есть возможность – то почему бы не выселить гостей наружу?

В остроге даже атаман имел не отдельную избу, как воевода в любой из крепостей, а лишь угол с топчаном, отделенный от общей казармы грубо сколоченным дощатым столом. За ним с полными вина оловянными кубками и сидели гости, беседуя с атаманом.

– Смотрю, дорогой Саразман, с лесом и дровами у вас проблем нет? – огляделся по сторонам Зверев. – Церковь в остроге рубленая стоит, тын деревянный, под навесом поленница на зависть – у меня дома такой нет.

– Как же без храма, бояре? – удивился казак. – Мы люди православные, каждый поклялся живот свой за веру отдать, муку принять во имя Господа и очищением сим царствие небесное заслужить! Посему чисты душою все мы каждый день и каждый час, в любой миг смерть принять готовы. Нам, боярин, исповедаться и причаститься в любой миг может потребоваться. Оттого и храм Божий нам дороже погребов и амбаров.

– Я не про церковь спрашиваю, я про то, откуда у вас в степи леса столько?

– А-а, – пригладил волосы Саразман. – Дык, у нас новичков в верховья Дона посылают за лесом. Сарацин там мало, пропадают редко. Но опыту набираются, прежде чем общей силой татарские кочевья побивать. Заодно и лес сплавляют. Как же без него жить-то? Из сплавного и строимся. Опять же, много раз османы к себе в Азов хлысты скатить пытались. Так мы перехватываем непременно и к себе в дело пускаем. Они уж и забросили сие. Поняли, что не дадим сарацинам русским добром зажиреть.

– Отомстить не пытались?

– Магометяне-то? – встрепенулся атаман. – Да каженное лето! Округ ничего по обычаю сделать не выходит. Ни огорода не посадить, ни дерева, ни сарайки не поставить. Непременно сожгут да вытопчут. Но мы люди привычные. В храме причастимся, да на тын с пищалями идем, дабы Господу скорее преставиться. Жребием плюемся, стрелы принимаем. Но татары – людишки душой жалкие, веры истинной за ними не стоит. Поскачут округ, покричат, стрелами разорятся, да и отъезжают. А мы опосля, стало быть, к ним, с ответом. Ох, и плачут они от ответов наших!

– Сильно плачут? – моментально встрял в разговор Адашев. – Чегой-то до государя вестей таковых не доходит.

– Бьем постоянно, боярин! – возмутился атаман. – Не одно кочевье разорили! Как же не бьем, коли по велению государя дуван нам дозволено в городах русских продавать? Откель мы возьмем его, коли магометян не разгонять?

Андрей подумал о том, что добычу вполне можно получить и с проплывающих мимо купцов, но такие намеки вряд ли укрепили бы дружбу первых покорителей Дона и царского двора. Поэтому Зверев зашел к теме с другой стороны:

– Много ли полону вы освободили, отважные воины? Много душ православных от мук спасли? Что за города и веси огню успели предать?

– На все Божья воля, боярин, – смутился Рваное Ухо. – Коли нет в кочевьях разбитых русского полона, как же мы его освободить сможем?

– Он боярин, я князь, – поправил атамана Андрей, осушил кубок до дна, отодвинул и наклонился вперед, облокотившись на локти: – Что же такое творится, друг любезный? Государь наш Иоанн Васильевич шлет тебе провизию, кормит и поит тебя полную зиму, зелья огненные и прочие припасы дает. На честь воина православного надеется, на служение ваше Господу, самоотречение полное и желание муку принять в битвах с нехристями. Что же он в ответ слышит? Ничего не слышит. Полоняне освобожденные о вас не сказывают, потому как и нет таковых вовсе. От султана османского жалоб к нему тоже никто не шлет, потому как урона никакого империя их не замечает. Чем же заняты вы, витязи христовы? Кровь за веру льете, али кошт казенный проедаете?