Елизавета Дворецкая - Огненный волк, кн. 1: Чуроборский оборотень Страница 52

Взимок поклонился Светелу, стоявшему возле кресла Неизмира, и тот благосклонно кивнул в ответ. Побледневшая княгиня судорожно вцепилась в подлокотник кресла – Огнеяр ничего не говорил ей об этом, и она не знала, что здесь правда.

– Да только на этом наши беды не кончились, – продолжал Взимок, и у княгини тоскливо защемило сердце в предчувствии еще более злых вестей. – Как ушла от нас Оборотнева Смерть, так еще хуже беды нас нашли. На Макошину неделю приехал к нам опять княжич. Была у нас свадьба, мы девку нашу отдавали за парня из Лисогоров. В самый день свадьбы ихней он к нам приехал. И со свадьбой самой он ехал невесту провожать. Да только свадьба до поля льняного доехала, а там на нее страшный оборотень вышел – Князь Волков. И вся свадьба, как один человек, в волков обратилась!

По наполненной людьми гриднице пробежал изумленный и испуганный ропот.

– Так то Князь Волков! – не выдержав, воскликнула княгиня. – При чем здесь мой сын?

– Так ведь, княгиня-матушка… – Взимок смущенно чесал в затылке, не решаясь перед лицом княгини обвинить в таком злодеянии ее сына. Держать речи в княжьей гриднице оказалось не в пример труднее, чем у себя в беседе перед родными бабами. – Ведь княжич-то… люди говорят…

– Сам он оборотень и с оборотнями дружбу водит! – непримиримо отрезал старейшина Лисогоров. Он никого не боялся, когда речь шла о благополучии его рода. – Из моих там двенадцать человек было, да девка-невеста. И все волками стали. Девка вернулась, ведунья наша в лес ходила и шестерых воротила, а шестеро так в лесу и остались волками бегать!

– Нет, нет! – отчаянно твердила княгиня, сжимая руки и не замечая боли от давящих перстней. – Мой сын не мог причинить вам такого зла! Он не водит дружбы с Князем Волков! Он не мог этого сделать!

– Шестеро волками остались навек! – твердил свое Горята. – Кому, кроме него, волков на людей навести!

– А у нас в ту пору и еще беда случилась! – снова начал Взимок. – Мы свою другую девку, Горлинку, за парня из Вешничей просватали. А за три дня до свадьбы она захворала да померла. А дух в ней говорил: княгиней сделаю тебя, я, мол, не оборотень, не бойся меня. Мы так рассудили – оборотень ее сглазил, хотел с собой увезти, вот она оттого и захворала.

– Погубил он нам невесту! – подал голос и Берестень, видя, что князь слушает их с вниманием, без гнева и даже с участием.

Лицо бледной, потрясенной их словами княгини тронуло его сердце, ему было жаль ее, как жаль всякую мать, горюющую о своем ребенке. Ну уж и ребенка дали ей боги!

– Нет, нет! – повторяла Добровзора, и в голосе ее звенели слезы. – Мой сын не такой! Он не мог…

– Да с девками он всегда удержу не знал, – негромко заговорили бояре по лавкам. – Толкушу хоть послушайте! А у кузнецовой девки, слыхали, младенец с волчьим хвостом родился! Чей, как не его!

А Светел побледнел не меньше княгини и судорожно сжимал рукоять меча – ему хотелось уцепиться за что-то надежное. Его потрясла весть о смерти Горлинки. Он хотел бы верить словам мужиков, что в этом виноват Огнеяр, но сердце и совесть говорили другое. Виноват был он сам. Как тяжкий сон он помнил свои собственные слова, которые говорил ей в лесу: «Не бойся меня, я не оборотень, я тебя княгиней сделаю!» Не сказала ли она еще чего – не знает ли кто-нибудь правды! Дивию что – одной виной больше, одной меньше. А вот ему, если кто-то узнает… Страх дурной славы мешался в душе Светела с жалостью о Горлинке, с чувством вины. Ведь он полюбил ее, он не желал ей зла! Нет, правда все сглазил Дивий – где появляется он, там начинаются беды!

– Я выслушал вас, добрые люди! – говорил тем временем князь Неизмир. – Слова ваши опечалили меня. Я не хотел бы верить, что мой пасынок причинил вам столько горя, но я не обвиняю вас во лжи. Я хочу рассудить вас с княжичем по справедливости, но этого нельзя сделать, пока его нет. К началу месяца сухыя* он вернется в Чуробор и сам ответит на ваши обвинения. Так велел судить князь Владисвет, давший нам Правду Дебричей. Отправляйтесь к своим родам, а когда княжич Огнеяр вернется, я пошлю за вами. Наш суд еще не кончен, и мой приговор будет справедлив.

Князь отпустил старейшин. Княгиня была не в силах дальше сидеть в гриднице и сразу вышла. Едва она оказалась в своих горницах, как слезы хлынули из ее глаз, и она разрыдалась от потрясения и горя. Она не верила, не могла и не хотела поверить, что сын ее повинен в этих страшных и злых делах. Появление упыря, превращение людей в волков, смерть девушки-невесты! Да разве он способен на такое! В Чуроборе и правда поговаривали, что у младенца, которого родила месяц назад дочка княжеского кузнеца, есть волчий хвост. Когда Кудрявка и Румянка передали эти слухи княгине, она вызвала к себе бабку, принимавшую младенца, и та Матерью Макошью поклялась ей, что он ничем не отличается от других. До трех месяцев новорожденного не полагалось никому показывать, поэтому досужие сплетни не прекращались, и это сердило Добровзору. Но что были эти сплетни рядом с тем, что она услышала сегодня! С небывалой силой княгиня желала, чтобы ее сын сегодня же, немедленно оказался здесь и сбросил с себя эти страшные обвинения. А что он сумеет это сделать, княгиня не сомневалась. В чем бы ни обвинил его весь свет – Добровзора верила, что ее сын не способен на такие злодеяния.

Дверь без скрипа приоткрылась, в горницу шагнул, склонив длинноволосую голову, чародей Двоеум. Не спрашивая позволения, он сел на свое излюбленное место – на пол возле очага, положил себе на колени навершие посоха, сложил на нем руки и молчал, глядя на плачущую княгиню.

– Чего тебе нужно? – раздраженно крикнула она. – Зачем ты пришел? Тоже припас мне новости? Уйди! Ты тоже всегда считал его волком! Ты убедил в этом Неизмира! Уходи, я тебя видеть не хочу!

Чародей не двинулся с места, его равнодушное молчание было для княгини что горсть холодной воды. Постепенно она успокоилась, вытерла лицо, нервно скомкала платок в руке.

– То и беда, княгиня, что я не волком его считаю, – заговорил наконец Двоеум. – Он не волк и не человек, они в нем оба сразу живут, потому он себе места найти не может, его ни люди, ни волки за своего не принимают. Вот и кидаются, кому как по силам.

– Он не волк! – снова разволновавшись, воскликнула княгиня. Весь мир ей представлялся жадной, бессмысленно-злобной стаей, лающей на Огнеяра и норовящей укусить не за причиненное зло, а за свой собственный страх. – Он не волк! Я знаю, я – его мать!

– Он не волк, да волк в нем живет, – говорил Двоеум, не замечая ее волнения и слез. – Живет, то затаится, а то наружу рвется. А кто раз в нем волка увидит, хоть почует – всю жизнь в нем только волка и будет видеть.