Гай Кей - Песнь для Арбонны. Последний свет Солнца Страница 53

Лиссет покачала головой, выругалась про себя и глубоко вдохнула ночной воздух. Все это, конечно, вина Реми. До него подобные мысли, подобные образы были ей чужды. Ну, почти чужды.

— Почему ты позволяешь ему уехать? — спросила она, чтобы изменить направление своих мыслей и нарушить молчание. Теперь вокруг них появились люди; в основном парочки в такое позднее время, как она отметила, но быстро прогнала эту мысль. — Потому что он — твой друг?

Блэз сверху посмотрел на нее. Интересно, прозвучал ли ее голос напряженно? Он колебался. У Лиссет на секунду возникло ощущение, что он бы не колебался, будь она мужчиной. Но все же Блэз ответил.

— Отчасти поэтому, очевидно. Мы с ним… многое пережили вместе. Но дело не только в этом. Рюдель Коррезе — человек значительный. Он сын своего отца, а его отец — очень важное лицо. Если его здесь схватят, нам придется решать, что с ним делать, и это может создать трудности. Если начнется война, города Портеццы будут иметь большое значение, из-за денег, а возможно, не только из-за них.

Она еще раз пошла на риск. На большой риск.

— Нам? — переспросила она.

Несколько шагов он прошел молча.

— Ты — умная женщина, — в конце концов произнес он, — и явно смелая. — Лиссет хотела было отвесить ему насмешливый поклон посреди дороги, но сдержалась. — Я предлагаю тебе постараться не относиться к этому слишком сентиментально. Я — профессиональный коран, в данный момент служу по контракту герцогу Бертрану, который не умер, хотя вместо него умер человек, которого я успел полюбить. При моей профессии приходится привыкать к смерти людей, которых любишь, или надо искать другую работу. К осени я могу с тем же успехом оказаться в Ауленсбурге и служить Йоргу Гётцландскому, и если он решит присоединиться к Горауту, и если начнется война… я вернусь сюда и буду сражаться на его стороне против вас. Ты должна это понимать. А пока я стараюсь служить по мере сил тому человеку, который мне платит.

— Разве плата — это все? Разве ты не стал бы сражаться за Гораут, потому что это твоя страна? Только по этой причине, оставив в стороне деньги? — Она обнаружила, что опять тяжело дышит.

Он молчал, шагал, глядя на нее сверху вниз. Их глаза на мгновение встретились, потом он отвел взгляд.

— Нет, — в конце концов ответил он. — Было время, когда стал бы. И сражался. Но теперь — нет. — Он медленно вздохнул. — Только не после Иерсенского моста. Я — профессиональный коран. Плата — это все.

— И ты так легко переходишь с одной стороны на другую? И нет никаких предпочтений, которые имеют для тебя значение? Никаких людей или принципов?

— Ты начала вечер с того, что напала на меня, — пробормотал он. — Неужели это входит в привычку?

Лиссет почувствовала, что краснеет.

— Если будешь справедливой, — продолжал он, — то признаешь, что в основе моих поступков лежат принципы. Предпочтения при моей профессии опасны. И сантименты тоже.

— Ты сегодня вечером употребил это слово четыре раза, — возразила Лиссет с большей запальчивостью, чем хотела. — Это твое единственное слово для определения привязанности между людьми?

Он снова рассмеялся, удивив ее.

— Если я признаюсь в этом, ты согласишься оставить эту тему? — спросил он.

Блэз остановился посреди улицы. Их уже снова окружала толпа. Кто-то толкнул ее, проходя мимо. Блэз положил ладонь ей на плечо, и она обернулась и посмотрела на него.

— Думаю, мне не стоит спорить с тобой на улице сегодня ночью. Мне кажется, я проиграю. — Он серьезно смотрел на нее, снова как профессионал, оценивающий ситуацию. — Ты недавно спросила, что тебе делать. Я собираюсь поговорить с эном Бертраном утром. Не следует обременять его этим сегодня ночью. Я думаю, это очевидно, оставив в стороне то, что я дал обещание Рюделю Коррезе. Я расскажу ему обо всем, что произошло, в том числе и о своем решении дать Рюделю шанс уехать. Надеюсь, он с этим согласится, пусть и не сразу. Я также расскажу ему, кто заплатил за эту стрелу. Обещаю тебе, что все это выполню. Если ты не веришь, что я это сделаю, можешь присутствовать на нашей встрече утром.

Это было больше, чем она могла ожидать, гораздо больше. Однако она спросила, будучи такой, какой ее всегда считала мать:

— Ты расскажешь ему все? И о том, кто ты такой?

Выражение его лица не изменилось, и она поняла, что он ждал этого вопроса. Он уже начал понимать ее характер, и сознавать это было странно.

— Если ты настаиваешь, чтобы я рассказал, я это сделаю. В любом случае я не могу помешать тебе рассказать ему. Я не убиваю женщин, которые слишком много знают. Могу лишь попросить тебя позволить мне самому определить, сообщать ли ему об этом и когда именно, по мере развития событий. — Он снова заколебался. — Я не хочу причинить зла тем, кто тебе дорог.

Она подумала о Реми с раной в плече. Сказала отважно, стараясь говорить голосом спокойного и опытного человека:

— Прекрасно. Я тебе верю. Но тогда мне лучше не присутствовать при твоем разговоре с Бертраном, иначе он меня потом вызовет одну и спросит, что еще я слышала. А я не очень-то умею лгать. — Она все еще чувствовала его ладонь на своем плече.

Он улыбнулся:

— Спасибо. Ты проявляешь великодушие.

Лиссет пожала плечами.

— Не будь сентиментальным, — ответила она.

Он расхохотался, запрокинув голову. Как раз в это время мимо них пробегал ремесленник с трещоткой, создавая ужасный шум. Блэз поморщился.

— Где тебя оставить? — спросил он. — В таверне?

Он снял руку с ее плеча. Это была ночь летнего солнцестояния в Тавернеле. Лиссет сказала:

— Собственно говоря… тебе не обязательно меня оставлять. Идет карнавал, и ночь еще не закончилась. Мы могли бы вместе выпить бутылку вина, если хочешь, и… и, ну, если собираешься остаться еще на некоторое время в Арбонне, тебе следует знать некоторые наши обычаи. — Она невольно отвела взгляд и посмотрела вдоль переполненной народом улицы. — Говорят, что… если проведешь сегодняшнюю ночь в этом городе один, удача от тебя отвернется.

Мать всегда говорила, что она в конце концов опозорит семью. Она могла винить дядю за то, что тот вывел ее в широкий мир в качестве певицы. Могла винить Реми Оррецкого. Могла винить священные обряды Риан в ночь летнего солнцестояния в Тавернеле.

Она могла ждать, прикусив губу, пока стоящий с ней мужчина скажет с сокрушительной вежливостью:

— Спасибо. И за то, и за другое. Но я ведь родом не из Арбонны, и отвернется от меня удача или нет, но коран, которым я восхищался, сегодня ночью умер, и мои обычаи требуют, чтобы я бодрствовал подле него в доме бога.