Ярослав Хабаров - Королева умертвий Страница 53

Орвас остановил коня, спешился. Он стоял посреди своей Империи, как бы попирая ее мягкими сапогами всадника, сапогами, не предназначенными для долгой ходьбы, но чрезвычайно удобными для езды верхом. Весь мир, казалось, затих в ожидании рассвета.

И вот на горизонте показался свет. Тонкие розовые лучи протянулись к небу и окрасили облака на востоке. Огромный красный шар медленно выкатился на поверхность. Ничто не закрывало обзора — Орвас видел солнечный диск во всем его великолепии. Но постепенно на фоне этого диска проступила фигура, подобная человеческой, но с крыльями.

Орвас не поверил своим глазам. Он и не понял бы ничего, наверное, если бы гонец не рассказал ему о случившемся еще прежде…

Золотой силуэт крылатого человека висел в небе. Багровое солнце казалось тусклым и бледным перед ним, оно могло лишь оттенять его, — так ярко он сиял.

Если бы Орвас видел когда-либо Тзаттога, он решил бы, что перед ним — полная противоположность принцу-упырю. И был бы, наверное, прав… Но Орвас никогда еще не встречал Тзаттога и даже не подозревал о его существовании. Все внимание императора было приковано к светящемуся крылатому созданию.

Оно пылало ярче солнца!

Не может такого быть…

В степи, под этой фигурой, видны были сияющие волны, и Орвас вдруг понял, что это, должно быть, армии. Армии Света!

Он сел в седло и погнал коня навстречу тому, кого люди уже окрестили Ангелом Мщения. Ибо, думалось Орвасу вслед за его подданными, этот Ангел Мщения явился на Лаар для того, чтобы уничтожить Кару богов, побороть чуму и дать измученному населению то, чего никто не знал со времен Катаклизма, — свет и покой.

Орвас мчался все утро и только ближе к полудню увидел, что лишь немного приблизился к Ангелу. Странно — ведь Ангел виден был на горизонте, следовательно, Орвас уже давно должен был встретиться с ним лицом к лицу.

Но чем ближе был император, тем, казалось, быстрее отдалялся от него светозарный муж с крыльями.

— Стой! — взывал Орвас, простирая руки к Ангелу. — Остановись! Выслушай меня! Ты — единственная надежда нашего народа! Кто ты? Желаешь ли ты поклонения? Мы дадим тебе все, что только возможно! Все, что в наших силах! Все, чем мы владеем! Выслушай меня, ведь у нас одна цель — одолеть зло, что сгустилось над нашим миром и уничтожает его!

Никакого ответа.

Даже Сеггер, который никому из простых людей не являлся (некоторые настоятели утверждали, что общались с ним в духе, но Орвас, естественно, не мог считать себя настолько святым, чтобы Сеггер захотел общаться с ним напрямую), — даже Сеггер иногда давал Орвасу нечто вроде ответа. Случалось, император молился богу долго и истово, и вдруг в его душе возникало ощущение покоя или по рукам и ногам разливалось тепло. И тогда Орвас знал, что Сеггер услышал его пламенные молитвы.

Но Ангел Света, хоть и был зрим, хоть и висел в небе над степью, оставался безмолвным и недостижимым.

— Выслушай меня, о Свет, о крылатый Свет! — продолжал без устали взывать Орвас. — Разве не Сеггер послал тебя к нам, дабы вселить в наши сердца надежду? Молю тебя, ответь! Не к тому ли стремишься ты, к чему и церковь наша святая стремится, к чему и мы стремимся все, — искоренить чуму, уничтожить зловещий туман, искупить Кару богов!.. Ответь!

Но не донеслось с небес никакого ответа…

Орвас возвратился во дворец только через несколько дней, и выглядел император ничуть не лучше того простого солдата, который принес ему весть об Ангеле Мщения. Точно так же разорвана и покрыта пылью была одежда императора, та же странная смесь надежды и отчаяния отражалась на его лице. Он ничего не мог ответить на вопросы своих приближенных. Ни военные командиры, ни министры, ни даже священнослужители — никто не услышал от него внятного рассказа.

По приезде, однако, Орваса ждал еще один сюрприз. Как ему доложили, к нему явился высокопоставленный инквизитор, один из лучших в Сером ордене, который привез важные новости. Инквизитор этот отказывался сообщать свое послание кому-либо, кроме императора. Он был очень разочарован, когда узнал, что Орваса нет во дворце.

— Я проделал огромный путь! — заявил он. — Я рисковал жизнями, своей и, что куда существеннее, других верных слуг Сеггера, ради того, чтобы доставить весть государю. Мы считаем, что Орвас — единственный, кто в состоянии противостоять надвигающейся Тьме. Именно поэтому мои сведения так важны для него.

Однако ничего не поделаешь — от того, что Ринан Сих рисковал жизнями, своей и чужими, и от того, что привезенная им весть обладает невероятной ценностью, император во дворце не объявится. Государь уехал в степь, поскольку у него там появились неотложные дела, — так сообщили инквизитору.

И Ринан Сих вместе со своим послушником, братом Халсэбу, вынужден был сдержать нетерпение и поселиться в отведенных ему покоях в северном крыле дворца.

Покои эти были не слишком просторными, но вполне удобными и простыми. Все здесь было приспособлено под вкус человека, привыкшего к походам, к условиям полевого лагеря. Ринан Сих не жаловался — ведь он тоже был таким человеком. Кроме того, смиренному служителю Сеггера не пристало требовать роскоши и тосковать по мягким перинам… Ему следует довольствоваться матрасом, положенным на пол, тощим одеялом и глиняной плошкой для умывания. Впрочем, плошка была не глиняная, а серебряная, да и матрас был накрыт красивым покрывалом с узорами; что до одеяла, то оно хоть и было тощим, зато шелковым. В общем, простота и роскошь, соединенные вместе.

Послушника устроили во дворце точно так же. Брат Халсэбу пришел в неистовый восторг — он, рожденный в очень простой семье и воспитанный в суровых условиях обители, никогда и не видывал подобной роскоши. Шелк! С ума можно сойти! Брат Халсэбу был готов гладить свое одеяло с утра до вечера и восхищаться изумительной работой мастериц, заткавших покрывало такими красивыми узорами.

— В жизни не подозревал, что существует такая красота! — восторгался он. — Какие вещи существуют в мире! Будет жаль, — прибавил он простодушно, — если Лаар погибнет… Ведь вместе с Лааром погибнет и вся эта прелесть.

— Знал бы ты, каким был Лаар до Катаклизма, — проговорил Ринан Сих.

И тотчас пожалел об этом.

Брат Халсэбу не помнил мира до Катаклизма. Он сразу же принялся умолять старшего, чтобы тот рассказал ему подробнее.

— Отец никогда этого не делал, только начинал плакать, пить и лупить меня, — вздохнул брат Халсэбу. — Что под руку попадалось, тем и лупил. Один раз заехал кувшином, другой — ночной вазой… А то швырнет в меня башмаками. Так я ничего и не узнал. А каким был мир до Катаклизма? Поведай мне, Ринан!