Елена Костромина - Трафарет вечности Страница 53

Врач подошел к панели с томограммами, снял с нее карточку. Звонников поморщился, глядя на меленькие картиночки словно нашинкованных органов.

— Мозг сохранился прекрасно, — врач протянул карточку генералу, но тот только руками развел, — Никаких изменений от криообработки! Знаете, Алексей Михайлович, даже жалко, что так мало необратимых изменений. Коллеги скажут, что эксперимент недостаточно чистый.

— Ну, знаете… — начал Звонников, но затем передумал и продолжил совершенно другим тоном, — Нам, военным попроще — работает и ладно. Главное, что бы опыт удался. Когда будете оживлять?

Врач пожал плечами:

— Процессы реанимации идут уже три дня. Мы не стали дожидаться полной разморозки тканей, да это и не к чему…

— И как долго это продлится?

— До полного завершения цикла, — исчерпывающе ответил врач.

Генерал только глаза закатил. В это время кто-то из медперсонала подошел к говорящим, но приблизиться не решился. Врач сделал приглашающий жест рукой.

— Показания в норме, — по военному четко доложил медик, — Через пять минут начнем вводить третью часть электролитов, чтобы потом сразу перейти к спазмолитикам.

— Эластичность достигнута?

— Достигнута. Ткани очень хорошо восприняли силиконовую группу.

— Прекрасно, — сказал врач и повернулся к Звонникову.

— Минут через пятнадцать мы сможем сказать, будет ли он мобилен.

— Мобилен? — Звонников удивился, — То есть, он не… оживет?

— Оживет? — в свою очередь удивился врач, — Да вы мечтатель! Конечно, нет. Но он сможет двигаться, исполнять команды, выполнять сложные приказы. Просто идеальная боевая машина.

— Вы меня не поняли! Мне сначала сказали, что его личность безвозвратно утрачена, а позавчера кто-то из ваших коллег поймал меня в коридоре и долго мне внушал, что весь эксперимент неэтичен, что Костромин все это время находится в состоянии какого-то стасиса, и когда мы вернем к жизни его тело, его сознание тоже вернется… Я не мог от него избавиться минут десять!

— Нет. Это все ненаучные бредни. Бредни. Смерть мозга я констатировал лично.

Звонников вздохнул и задал еще один, важный для него, вопрос:

— Константин Ильич, а если бы не мое распоряжение, его возможно было бы спасти?

Врач пожал плечами:

— Ну, как минимум, можно было попытаться. Он же не был смертельно ранен. Просто истек кровью.

Пока они разговаривали, медики продолжали свои манипуляции. Вдруг, в каких-то приборах раздались резкие щелчки, и возник звук сердечной деятельности в кардиографе.

— О! Сердце забилось! — обрадовался врач.

Постепенно начали оживать другие приборы. По телу Костромина прошло несколько судорог.

— Прекрасно! Просто идеально. Все реально работает! Какой великолепный материал…

— Жалко, что никого другого в тот момент не случилось! Надо же было так срочно! — покачал головой Звонников.

— Вы меня просто поражаете! Из-за вашей сентиментальности мы бы без финансирования остались! Нужно было действовать точно по графику! — раздраженно ответил врач.

Звонников, качая головой, сказал:

— А ведь это он привез с Алтая тот самый рецепт.

— Вот и стал первым экземпляром. Довольно забавно! — пожав плечами, сказа Константин Ильич.

Неожиданно, Кирилл резко сел на столе. Несколько стоек с капельницами с грохотом упали на кафельный пол. Медики вокруг него остолбенели от изумления. Кирилл поднес руку к лицу. Протер лицо и судорожно вздохнул. Затем медленно-медленно, как в замедленной съемке, он оглядел лабораторию, сфокусировав взгляд на Звонникове. Кирилл зашевелил губами, пытаясь заговорить, но слов слышно не было.

Наконец, он хрипло закашлялся и позвал:

— Ан… ре… Миай… лови…

— Он меня узнал! — тоненьким от испуга голосом пропищал Звонников, — Константин Ильич, вы же говорили!

Врач отстраненно ответил:

— Странно. Значит, какая-то часть сознания сохранилась…

Кирилл переводил взгляд с одного на другого. Один из медиков протянул к нему руку. Кирилл позволил взять себя за руку, внимательно посмотрел на него. Тот взял шприц, но Кирилл блокировал руку со шприцом. Другой медик резко схватил его за другую руку, Кирилл вырвался, соскочил со стола, повалив остальные капельницы, почти упав при этом, но выровнялся и твердо встал на ноги.

Медики бросились на него, но он легко уклонился от их ударов и раскидал их. Кто-то попытался сделать ему инъекцию, но он легко ушел от иглы, удар иглой достался другому, несчастный упал на пол, захрипев и забившись в конвульсиях, затем перестал подергиваться, его глаза закатились.

Врач закричал на всю лабораторию:

— Нет, нет! Он необходим невредимым! Это бесценный материал!

Кирилл вытащил из вены иглу, поднял с пола стойку с капельницей и ей, как дубинкой, уложил оставшихся медиков. Медленно подошел к оставшимся в живых Звонникову и врачу. Звонников выхватил револьвер.

— Не подходи!

— Я все помню… — улыбнулся Кирилл, улыбка вышла страшная, — Не бойтесь, Андрей Михайлович…

Звонников слегка отступил, но опустил руку с револьвером. Кирилл, не меняя позы, повернул голову к врачу.

— Кирилл Андреевич! Вы… помните меня?

Кирилл кивнул:

— Конечно, Константин Ильич… Вы позволили мне умереть… С разрешения Андрея Михайловича…

Неуловимым движением, стойкой от капельницы, он ударил Звонникова в горло, левой рукой перебив трахею врачу. Оба, уже мертвые, упали к его ногам.

Кирилл помолчал, затем произнес:

— Вот видите. Бояться нечего. Это вовсе не страшно… Когда быстро…

Он бросил стойку от капельницы на пол, повернулся спиной к только что убитым им людям и пошел искать какую-нибудь одежду. Найти удалось только хирургический халат, но Костромин надел его и вышел вон из лаборатории, что столько лет была его могилой. Из многочисленных порезов, ссадин и проколов иглой у него сочилась кровь и заливала ткань темно-зеленого халата. Он не обращал на это внимания. Его единственной мыслью было найти Ирину. Хотя бы попрощаться с ней, если ему не суждено жить, просто еще раз увидеть жену…

Он выбрался из-под земли, оказался в коридоре давно заброшенного завода, побрел по нему, ища выход на поверхность. По его лицу тек липкий холодный пот, заливая ему глаза, он, как заведенный, вытирал его тыльной стороной ладони. Ноги его почти не держали. Быстрота и сила, только что позволившая ему убить почти двадцать человек, оставили его. Наконец он упал на колени. Ища опору, он прислонился к стене. Его бил озноб, и он безуспешно пытался согреться, обхватив себя руками. Он постепенно принял позу эмбриона лежа у стены, на груде битого щебня.