Виктория Дьякова - Доктор Смерть Страница 54

— Хорошо, я понимаю, — она повесила трубку.

— Я не верю, что он не предлагал тебе постель! Ни разу! — Ирма схватила бронзовую статуэтку греческой богини, которая стояла на каминной полке и бросила ее на пол — благодаря ковру удар получился не сильным. — Ты просто не хочешь говорить! Ты не сказала мне ни разу! Ты была его любовницей? Он спал с тобой? — в ее словах звучала неприятная, необычная, ревнивая жесткость.

Маренн была в замешательстве.

— Я не понимаю, о чем ты? — она недоуменно пожала плечами. — И о ком?

— О Гейдрихе. Ты не понимаешь? — Ирма уперлась руками в спинку кресла. — Я не верю, что он ни разу не предлагал тебе постель. И не верю, что ты не согласилась. Иначе ты никогда не получила бы эту форму.

— Почему ты не веришь? — Маренн почувствовала обиду. — Ты так плохо меня знаешь?

— Я слишком хорошо знаю Гейдриха. Он не пропустил ни одной юбки, — Ирма в раздражении разломила незажженную сигарету и бросила ее в пепельницу. — Он переспал со всеми секретаршами, со всеми проститутками в Берлине, Париже, Вене. Но он никого любил, никого, понимаешь, никого, даже эту валькирию Хелен Райч, что бы теперь о ней не говорили. Ему важно покорить женщину, овладеть сю, в буквальном смысле, подмять под себя, унизить, а потом … Потом — бросить. Он не задерживался ни с одной женщиной, имел одновременно несколько любовниц, а на людях и для фотографов разыгрывал из себя примерного мужа и отца.

— Я не понимаю, к чему ты говоришь все это? — осторожно спросила Маренн. — Какое все это имеет отношение к тому вопросу, который я задала. Я спросила, откуда ты знаешь доктора Мартина и как давно? И еще есть ли у тебя успокоительные таблетки, которые прописывает доктор Бруннер. Если есть — отдай мне. Иначе Мюллер произведет обыск, и тебе все равно придется расстаться с ними, а у Алика будут неприятности. Причем здесь Гейдрих?

— Потому что из-за него мне пришлось принимать эти таблетки, — Ирма опустилась в кресло и всхлипнула, закрыв лицо руками. — А познакомила меня с доктором та самая Анна фон Блюхер, с которой Отто встречался до того, как снова встретил тебя. Она каждый день ужинала вместе с нами, она все знала о моих переживаниях…

— Анна фон Блюхер сначала познакомила тебя с личным доктором отца, не подозревая, что за лекарство он прописыва-ет, а потом сама стала его жертвой, — Маренн покачала головой. — Вот так бумеранг получился.

— А что с ней? — Ирма с тревогой взглянула на нее. — Она заболела?

— Не просто заболела. Мюллер сегодня сообщил мне, что она, оказывается, в сумасшедшем доме, где-то в Швейцарии. Это могло произойти и с тобой. Если бы я постоянно не боролась с твоей депрессией, постоянно спрашивая себя, откуда она берется. А ты даже не обмолвилась мне о таблетках.

— Я боялась, — призналась Ирма и снова всхлипнула. — Алик ничего не знает. Не о таблетках, не о том, что я посещала доктора Мартина. Он же так прочно привязал меня к себе, что заставлял меня рассказывать ему о женщинах, которых я знаю, есть ли у них душевные проблемы, возможно, они переживают какие-то неприятности. Вынуждал меня советовать обратиться к нему, а за это делал скидку на лекарство, ведь у меня нет собственных средств, и хотя Алик ни в чем не ограничивает, он мог заметить, что деньги куда-то утекают. А это грозило бы лишением лекарства. А без него я не могу существовать — ни спать, ни есть, меня мучают сильные головные боли.

— Это уже зависимость, Ирма, — Маренн тяжело вздохнула. — Но с этим надо бороться. С этим можно бороться, поверь мне.

— Я устала, — Ирма как-то равнодушно покачала головой. — Ты никогда не спрашивала, но тогда, когда мы встретились с тобой, ты, верно, и сама догадалась. Я была любовницей Гейдриха. Одной из его любовниц. Хотя до поры до времени даже не догадывалась, что я не одна.

В ее голосе звучала явная горечь. Она откинула голову назад и, закрыв глаза, сжала пальцами виски.

— Он сделал меня несчастной, Маренн. Он разбил мою жизнь.

Маренн встала с кресла, подошла к Ирме, ласково провела рукой по ее волосам, успокаивая. Ирма взяла ее руку и прижала к своей щеке. Маренн почувствовала, что она влажная от слез. Да, она догадывалась, что Ирма хранит в себе какую-то душевную травму, которая служит постоянным источником нервных расстройств, и, наблюдая за Ирмой, еще в тридцать восьмом году предположила, что связана эта травма с Гейдрихом. Но ни разу ей прежде не удавалось вызвать подругу на откровенность. Теперь Ирма решила сама все рассказать.

— Это случилось давно, — тихо произнесла она. — Вскоре после прихода фюрера к власти. Для нас с Аликом наконец-то наступило более или менее благополучное время. Он поступил на службу, у нас появились деньги, дом, налаживалась нормальная жизнь. Я даже постепенно стала забывать весь ужас от потери ребенка, нашего сына, который умер от голода в Киле, когда мы были совсем молодыми, сами-то почти дети. Мы жили в подворотне, в прямом смысле, нас приютила дворничиха одного из домов. У нас ничего не было. Мне даже не во что было запеленать малыша, кормить его — у меня пропало молоко. Алик пытался раздобыть хоть какое-то питание, чтобы я могла кормить мальчика. В том районе жили богатые евреи, они ему ничего не дали. И наш ребенок умер. Ты знаешь, что Алик сам вырос на улице, он никогда не знал родителей, уже подростком начал работать в Кильском порту. Я родилась в хорошей семье, отец офицер. Он погиб на фронте в пятнадцатом году, а мать спустя два года умерла от воспаления легких. Меня с детства учили музыке и пению, потому, когда я осталась одна, чтобы заработать на жизнь, пела в одной из Кильских пивнушек. Ну а с певичкой, какие церемонии? Со мной и не церемонились, во всех смыслах. Я была воспитана в строгости, потому тяжело переживала все, что уличным девкам — раз плюнуть, тогда уже у меня начались расстройства, стала болеть голова. Но ради того, чтобы не умереть с голоду, мне приходилось терпеть. Алик часто заходил в эту пивнушку с друзьями-докерами, там мы с ним и познакомились. Однажды вечером после моего выступления он подошел к сцепе, взял меня на руки и, можно сказать, больше не отпускал — в прямом смысле. В тридцать первом году Алик познакомился с Гейдрихом. А в тридцать четвертом возглавил отдел в СД. Все изменилось к лучшему, я очень надеялась, что у нас будет нормальная семья. Снова хотела иметь детей, даже перенесла несколько операций — здоровье мое, от природы слабое, совсем пошатнулось после всех превратностей портовой жизни. Ребенка я получила, пять месяцев носила в себе, но отцом его уже стал не Алик.

Она прервала свой рассказ, налила коньяк в рюмку, залпом выпила, закурила сигарету, потом бросила ее в пепельницу, съежилась. Маренн почувствовала, что она вся дрожит. Обняв подругу, она прислонила ее голову к себе.