Брендон Сандерсон - Слова сияния Страница 55

— До того, как я увидела выражение лица Джасны в ту ночь, — начала объяснять она, — до того, как поговорила с ней, такой усталой, и поняла, насколько она была встревожена, я попала в ловушку. Ловушку ученого. Несмотря на первоначальный страх насчет рассказанного Джасной о паршменах, вся эта ситуация стала казаться мне какой-то интеллектуальной загадкой. Джасна внешне оставалась такой бесстрастной, что, полагаю, с ней случилось то же самое.

Шаллан вздрогнула, вытащив кусочек камешка из пореза на ступне. Еще больше спренов боли высунулись из пола повозки. В ближайшее время она не сможет много ходить, но хотя бы пока что не видно ни одного спрена гниения. Ей бы не помешало найти какой-нибудь антисептик.

— Опасность не только теоретическая, Узор. Она реальна и ужасна.

— Да, — горестно ответил он.

Шаллан подняла взгляд от ступней. Узор переместился на внутреннюю часть крышки сундука, освещенную разноцветными сферами.

— Ты знаешь что-нибудь про опасность? Про паршменов, Несущих Пустоту?

Возможно, она придавала слишком много значения тону его голоса. Он не был человеком и часто говорил со странными интонациями.

— Мое возвращение... — сказал Узор. — Из-за них.

— Что? Почему же ты ничего не сказал!

— Сказал... говорить... думать... Все тяжело. Становится лучше.

— Ты нашел меня из-за Несущих Пустоту, — проговорила Шаллан, придвигаясь поближе к сундуку. Забытый окровавленный лоскут свисал с ее руки.

— Да. Узоры... нас... мы... беспокоимся. Послали одного. Меня.

— Но почему именно ко мне?

— Из-за лжи.

Она потрясла головой.

— Я не понимаю.

Он недовольно загудел.

— Ты. Твоя семья.

— Ты следил за мной и моей семьей? Так давно?

— Шаллан. Вспомни...

Опять те воспоминания. В этот раз не скамейка в саду, а стерильно белая комната. Колыбельная, которую пел отец. Кровь на полу.

Нет.

Шаллан отвернулась и снова занялась ступнями.

— Я мало... знаю о людях, — сказал Узор. — Они ломаются. Их разум ломается. Ты не сломалась. Только трещина.

Она продолжила обмывать ступни.

— Тебя спасла ложь, — произнес Узор. — Ложь, привлекшая меня.

Шаллан окунула лоскут в воду.

— У тебя есть имя? Я назвала тебя Узор, но оно больше похоже на описание.

— Имя — это цифры, — ответил спрен. — Много цифр. Трудно выговорить. Узор... Узор подходит.

— До тех пор, пока ты не станешь в ответ звать меня Чудачкой, — пошутила Шаллан.

— М-м-м-м...

— Что ты имеешь в виду?

— Я думаю, — проговорил Узор. — Обдумываю ложь.

— Шутку?

— Да.

— Только не думай слишком много, — произнесла Шаллан. — Шутка не слишком удачная. Если ты хочешь поразмыслить над шуткой получше, подумай о том, что из всех людей, возможно, именно от меня будет зависеть, остановим ли мы возвращение Несущих Пустоту.

— М-м-м-м-м...

Она закончила промывать ступни, сделав все возможное, и обернула их несколькими лоскутами из сундука. У Шаллан не имелось ни тапочек, ни туфель. Может быть, ей удастся купить запасную пару обуви у одного из работорговцев? Эта мысль заставила желудок скрутиться, но выбора не было.

Затем она просмотрела содержимое сундука. Остался только один из сундуков Джасны, но Шаллан узнала в нем тот самый, что принцесса держала в своей каюте. Как раз тот, который забрали убийцы. В нем хранились заметки Джасны — множество заполненных ими книг. В сундуке было мало первичных источников, но это не имело значения, так как Джасна тщательно выписала все важные отрывки.

Отложив в сторону последнюю книгу, Шаллан заметила что-то на дне сундука. Отдельный листок бумаги? Она с любопытством подняла его и почти выронила от удивления.

Портрет Джасны, нарисованный самой Шаллан, подаренный наставнице после того, как девушка была принята в ученицы. Шаллан полагала, что Джасна его выбросила — принцесса мало увлекалась изобразительным искусством, считая его легкомысленным.

Однако она сохранила рисунок и держала его вместе с самыми ценными вещами. Нет. Шаллан не хотела об этом думать, не хотела сталкиваться с подобными мыслями.

— М-м-м... — прогудел Узор. — Ты не можешь поддерживать ложь все время. Только в самом важном.

Шаллан коснулась лица и поняла, что на глазах выступили слезы. Из-за Джасны. Она избегала скорби, поместив ее в маленькую коробочку и спрятав ту подальше.

Как только девушка почувствовала, что больше не может не горевать по Джасне, сверху навалилась еще одна скорбь. Она казалась незначительной по сравнению со смертью принцессы, но угрожала расстроить Шаллан не меньше, а даже больше.

— Мои наброски... — прошептала она. — Все пропало.

— Да, — печально согласился Узор.

— Все рисунки, которые я хранила. Мои братья, отец, мама...

Все кануло в морские глубины, включая наброски животных и ее размышления об их связях, биологии и повадках. Пропало. Все до последнего листа.

Мир не перестал существовать без глупых рисунков небоугрей. Но Шаллан чувствовала, что все равно ничего хуже случиться не могло.

— Ты нарисуешь еще, — прошептал Узор.

— Я не хочу.

Шаллан сморгнула слезы.

— Я не перестану вибрировать. Ветер не перестанет дуть. Ты не перестанешь рисовать.

Шаллан провела пальцами по портрету Джасны. Глаза женщины светились, казались почти живыми — первый рисунок Шаллан, на котором она изобразила Джасну в день их встречи.

— Сломанный преобразователь лежал в моих вещах. Теперь он затерялся на дне океана. Я не смогу починить его и отправить братьям.

Узор загудел, как ей показалось, сердито.

— Кто они? — спросила Шаллан. — Те, что совершили такое, убили ее и лишили меня моего искусства. Почему они совершают такие ужасные вещи?

— Я не знаю.

— Но ты уверен, что Джасна права? — проговорила Шаллан. — Несущие Пустоту вернутся?

— Да. Спрены... его спрены. Они идут.

— Те люди убили Джасну, — проговорила Шаллан. — Они, возможно, принадлежали к той же группе, что и Кабзал и... и мой отец. Зачем им лишать жизни человека, ближе всех подошедшего к пониманию того, как и зачем вернутся Несущие Пустоту?

— Я...

Он запнулся.

— Мне не следовало спрашивать, — сказала Шаллан. — Я уже знаю ответ, и он очень человеческий. Те люди пытаются держать знание под контролем, чтобы извлечь из него прибыль. Прибыль из самого апокалипсиса. Мы позаботимся, чтобы этого не произошло.

Она опустила портрет Джасны и поместила его между страниц книги, чтобы тот не помялся.

Свиток с фехтовальными стойками

ГЛАВА 14. Стойка железа

Партнерская форма — роль для любви,

Утехи полна, жизнь возвестит.

Ступивший на путь, заботой живи.

Сочувствием можно ее обрести.

— Сколько времени прошло... — произнес Адолин, сидя на коленях и держа перед собой свой Клинок, кончик которого на несколько дюймов вошел в каменный пол.

Принц был один. Только он и его меч, в одной из этих новых подготовительных комнат, построенных вокруг дуэльной арены.

— Я помню, как выиграл тебя, — прошептал Адолин, глядя на свое отражение в лезвии. — Никто не воспринимал меня всерьез. Щеголь в роскошных тряпках. Тиналар хотел меня победить, чтобы позлить отца, но лишился своего Клинка.

Если бы Адолин проиграл, он был бы вынужден отдать Тиналару свои Доспехи, перешедшие к нему от семьи матери.

Адолин никогда не давал своему Клинку имя. Кто-то это делал, кто-то — нет. Принц никогда не считал подобное приемлемым. Нет, он не думал, что Клинок не заслуживает имени. Просто не знал, какое имя будет уместным. Давным-давно оружие принадлежало одному из Сияющих рыцарей. Тот человек, несомненно, как-то его назвал. Давать оружию другое имя казалось слишком самонадеянным. Адолин думал точно так же еще до того, как решил относиться к Сияющим в хорошем свете, как и отец.

Клинок никуда не денется после смерти Адолина. Он им не владел. Лишь одолжил на время.

Меч с аскетично гладкой поверхностью был длинным и извилистым, как угорь, с выступами у рукояти, похожими на растущие кристаллы. По форме подобный стандартному полуторнику, Клинок немного походил на огромные двуручники, которые Адолин видел у рогоедов.

— Настоящая дуэль, — прошептал Адолин Клинку. — С настоящими ставками. Наконец-то. Больше не нужно ходить вокруг да около, больше не нужно себя ограничивать.

Клинок Осколков не ответил, однако Адолин представил, что тот его слушал. Нельзя использовать оружие, подобное этому, оружие, которое, казалось бы, является продолжением самой души, и не чувствовать время от времени, что оно живое.

— Я со всеми разговариваю так уверенно, — сказал Адолин, — потому что они на меня полагаются. Но если сегодня я проиграю, это будет конец. Больше никаких дуэлей, а следовательно, серьезная помеха в грандиозном плане отца.